Когда свет зажегся снова, зрители увидели на левой стороне арены солдат в окопах, на правой — рабочих у станков. Середина арены представляла собой великолепный зал, в котором веселились и танцевали богачи, офицеры.
С арены не доносилось ни единого звука, и лишь по движениям и мимике участников пантомимы угадывалось, что с минуты на минуту должно что-то произойти. Жандармы с дикой злобой набросились на тех, кто с возмущением что-то втолковывал рабочим и солдатам. Завязалась потасовка. Рашид, очевидно забыв, что он играет роль ростовщика, сбросил с себя тесный в плечах фрак, высокий цилиндр и замахнулся кулаком. Он и в самом деле чуть не заехал своему соседу — «фабриканту» — в рожу.
Раздались звуки «Марсельезы», и на манеже взвилось красное знамя. Публика вскочила с мест и аплодисментами проводила артистов, направившихся с арены к центральному выходу.
Не успели еще закончить представление, как в цирк нагрянул чиновник городского управления.
— Как звать этого заводилу, что объявлял программу? — спросил он у партерного акробата Баней.
— Жак Альбро.
— Жак Альбро? — удивленно переспросил чиновник. — Откуда он взялся?
— По документам он француз.
Назавтра Жака вызвали в полицейский участок.
Владимир Леонидович посоветовал ему не торопиться.
— Пусть Вяльшин сам сходит, — сказал он. — Если крокодиловы слезы директору не помогут, его выручит бумажник.
И все же Жаку пришлось расстаться с Евпаторийским цирком.
Вечером возле вокзала Жаку предстояла встреча с Рашидом и еще одним товарищем. Пришел он немного раньше назначенного времени и, ожидая своих товарищей, даже не заметил, как рядом с ним оказался патруль — двое военных. Один из них, с жесткой щеткой фельдфебельских усов и широким шрамом на шее, должно быть, старший по чину, потребовал от Жака предъявить документы.
— Пожалуйста, — протянул Жак свое мелитопольское удостоверение.
— Жак Альбро, — прочел офицер вслух и положил удостоверение к себе в карман. — Ты как раз нам и нужен. Смотри за ним в оба, — сказал он солдату, — а я на минутку отойду и позвоню в комендатуру.
Жак мысленно прикинул: «С одним я бы еще справился, но как знать, сколько солдат выскочит из вокзала… Был бы здесь Рашид…»
Когда офицер вернулся, Жаку показалось, что промелькнула фигура Рашида в неизменной короткой куртке с отворотами. Но в эту минуту офицер с силой толкнул Жака в плечо:
— Иди, иди!
Как получилось, что друзья оказались впереди него и сопровождавших его конвоиров, Жак не понял. Но недалеко от первых городских домов он увидел, что они идут навстречу.
Винтовку из рук солдата Рашид выхватил так внезапно, что тот не успел оказать сопротивления. Конвоиров тотчас же отвели в сторону от дороги.
— Если хотите остаться в живых, лежите и чтобы пикнуть не смели, — пригрозил им Рашид, после того как связал обоих. — Для вас же будет лучше, если полежите часок тихо.
В одном из пустынных переулков они остановились: погони не было слышно.
До Караева добрались без приключений. Он им указал, кому передать оружие, и велел немедленно перебраться на конспиративную квартиру.
— Давид Львович, чего нам бояться? — пытался возражать Рашид. — Пусть ищут ветра в поле.
Караев рассердился и категорически заявил:
— До тех пор, пока я вас не позову, вы не должны показываться в городе. Ясно?
Два дня подряд шел дождь. Канавы были переполнены водой. Подул тугой прохладный ветер. Лишь к вечеру, когда совсем стемнело, северный ветер разогнал тучи и в прояснившемся небе показались звезды.
Рашид, Жак и Иойна-водовоз направлялись к Мойнакскому озеру, где их ждал Караев. Шли по липкой грязи. Впереди шагал Рашид. Жак видел перед собой его саженные плечи, выгоревшую тюбетейку, с которой тот не расставался и поздней осенью.
Следом за Жаком шел Иойна-водовоз. Жак и не подозревал, что отец Ханы столь словоохотлив: даже в такую минуту, когда надо соблюдать тишину, он не прочь рассказать тысячу историй.
Иойна знает город, как свои пять пальцев, но ночью он плохо видит, и ему кажется, что в темноте ничего не стоит сбиться с дороги, заблудиться. Он уже в который раз справляется у Рашида:
— Мы правильно идем?
— Он ведь вам уже сказал, — хмурится Жак.
Хлюп, хлюп… Это Иойна вдруг свернул чуть в сторону и ступил обеими ногами в лужу. Вода доходит до голенищ, но тот, как ни в чем не бывало, продолжает разговор, а говорит он, будто цепом молотит: