До чего жаль, что нам не разрешили похозяйничать на складе, нагрузить машину продуктами! Это все равно что стоять рядом с колодцем и умирать от жажды… И все-таки несколько мешков с сухарями нам удалось захватить.
Назад к машине идем вдоль фабричного забора. У ворот останавливаемся. Стучим раз, другой, третий. Наконец слышим хриплый кашель.
— Кого вам?
— Антоныча, — отвечает старший лейтенант.
— Ну, я Антоныч, — говорит тот с нарочитым спокойствием.
— Хотим поглядеть на вас.
— Это еще зачем? Что я, невеста или конь, которого купить собираетесь?
Сквозь щель в воротах мы видим человека лет шестидесяти. Сухой, поджарый, он стоит, опираясь на винтовку, как на палку.
— Откройте ворота, нам надо с вами поговорить… Ну, что же вы? Мы ведь не немцы.
— Будто я сам не знаю, кто вы. Как подошли к складам, глаз с вас не спускаю. А открыть не имею права. Пока не будет разрешение того, кто меня здесь поставил.
— Скажите-ка, отец, как это вам удалось напугать немцев?
— Как, как… Вам бы лучше знать, как их напугать можно. Углядел — ну, и открыл стрельбу. Попасть куда следует, — это мы стариковским дальнозорким глазом умеем.
— И сколько раз вы выстрелили в танкетку?
— А черт его знает! Разве я считал? Патронов-то у меня хватает.
— Молодчина вы, Антон Антоныч. С такими, как вы, немцу никогда не справиться.
Он молчит, потом говорит с хитроватой улыбкой:
— Конечно, куда уж там…
…Едем назад. В деревне наверняка можно было бы найти что-нибудь съестное, но задерживаться нам уже нельзя: за то время, что мы были в поселке, сюда прибыл связной и доставил приказ Ивашину — рота снова должна незаметно сменить позиции. Надо полагать, маневрируем мы так для того, чтобы у немцев сложилось впечатление, будто на этом участке сосредоточено много воинских частей. Но как раз эту линию обороны нам ужасно не хочется оставлять. Лучшее место трудно найти: фашистам здесь негде развернуться, и мост перед нами как на ладони. Но увы, надо уходить, и если мы еще сидим в окопах, то лишь потому, что над нами снова рыщет «горбач». Видно, не может поверить, что в таком месте, где только винтовками можно нанести врагу немалый урон, нет наших войск. Однако обнаружить нас ему так и не удается.
Вернулось наше отделение, которое патрулировало деревню. Ребята говорят, что колхозники ждут нас: как только стемнеет, приходите, еда уже ждет. Еще передали, что если потребуются противотанковые рвы, все сельчане от мала до велика выйдут на работу. Уже и лопаты приготовили…
На другом берегу реки у моста женщина в телогрейке стирает белье. Вдруг она одергивает зажатую между колен юбку и пускается бежать.
Оказывается, едет легковая машина. Останавливается. Малихин смотрит в бинокль.
— Немцы, — сообщает он. — Один вылез из машины, направляется к дому рядом. Если узнает, что наши только что были в деревне, они сразу повернут обратно.
Но нет, машина, хоть и медленно, едет дальше.
По цепи курсантов передается предупреждение Ивашина:
— Без моего приказа не стрелять!
Берем машину на прицел. Дорога, которая ведет к нам, такая ровная, что почти не приходится двигать стволом. Машина все ближе, ближе. Ну-ка, зеленые лягушки, прыгайте в мешок! На сей раз выкрутиться вам не удастся. Но до чего хочется хотя бы одного захватить живым! Пусть бы он, «избранный», рожденный властвовать, стоял перед нами, стиснув зубы, и коленки бы у него тряслись от страха.
У моста машина снова останавливается. Да что ж это такое?! Долго они еще будут там торчать? Чувство времени исчезло. Напряжение страшное. Немец, сидящий рядом с шофером, широко раскрывает дверцу, но выходить не торопится. И тут у кого-то из наших не выдерживают нервы. Раздается выстрел. Машина поворачивает, но не назад, а вправо, в кусты.
Наконец-то дождались приказа! Залп. Второй уже ни к чему, а миномету и подавно здесь делать нечего. Ну, а если вслед за машиной идут на нас танки, пушки?.. Что ж, мы не лисицы, забившиеся в норы, мы дали им знать: «Мы здесь, и попробуйте-ка нас взять!» А может, поскольку они обожглись, теперь появятся не так уж скоро.
КРАСНЫЕ ЮНКЕРА
Воинскую часть на марше, будь она большая или малая, охраняют со всех сторон. Впереди на определенном расстоянии — головная походная застава, еще одна, тыловое охранение, — сзади; справа и слева — боковое охранение. Наше отделение в боковом. Мы должны идти, ни на шаг не отклоняясь в сторону: ночь такая темная, что не мудрено и заблудиться. В лицо бьет злой, порывистый ветер, швыряет дождем и мокрым снегом, завывает на все голоса. Поневоле позавидуешь тем, кто шагает протоптанной дорогой, — у них и сапоги не увязают в болоте, и плечи идущих сбоку людей загораживают от ветра и дождя. Понемногу глаза привыкают к темноте, и тут снова к небу рвутся языки пламени, и снова становится тихо…