— Юра без своих штучек не может. Вот увидите, сейчас он мне и «профессору» Юреневу прочтет лекцию на тему «Лес пьянит сильнее старого вина» или заведет на пару часов сказ о том, как поют листья, а мы, остолопы, ничего не слышим, потому что эти тончайшие звуки не доходят до наших ослиных ушей. Как раз сегодня ночью он молил бога, чтоб ему не пришлось оказаться вместе со мной в засаде, — ему, видите ли, глотка моя не по душе! А бог взял и назло ему по-своему сделал…
— Сергеев! — одергивает его сержант. — Не забывайтесь! — И уже совсем другим тоном: — На, Николай, закури… Юра, и впрямь пора. Старайтесь вернуться как можно быстрее, а то что я тут без вас буду делать? Олег, возьми противотанковую гранату…
Скоро полдень. Самолеты и пушки на короткий срок оставляют нас в покое, но минометы… Что им от нас надо? Мины несутся сплошным потоком, одна вдогонку за другой. Атака еще не началась, а у нас уже немалые потери.
Около часу дня показались гитлеровцы. Вот-вот они ринутся на нас, и кто знает, сколько их! Стрелять пока нет смысла, они еще довольно далеко и бегут согнувшись. Один, видимо, офицер, поднимается на бугорок и стоит прямо, во весь рост. Что он, спятил, что ли? Если бы не Ивашин, мы бы уже не одну пулю в него всадили…
Наш командир, конечно, тоже видит, что за жердь там торчит. Кстати, их уже четверо. Еще один подбежал и тут же исчез.
Знаю, что если целиться чересчур долго и старательно, как раз тогда можно и не попасть. Но на сей раз я в себе совершенно уверен.
— Огонь!
Чтобы перезарядить винтовки, команды не требуется. Ивашин еще успевает сказать:
— Сейчас их возьмут на носилки. Внимание… Огонь!
Мало, но для начала и это неплохо. Сидим пригнувшись; высунуть голову нельзя ни на секунду: патронов и мин у них явно больше, чем песчинок в море. Снова появились самолеты со свастикой. Одно звено, перемолов как следует все поле, уступает место другому, другое — третьему, третье — снова первому.
Взрыв… Взрыв… Снова взрыв.
От беспрерывного грохота, от то и дело взлетающих к небу комьев земли в ушах стоит тупой звон, глаза застилает туман. Я упираюсь ногами в одну стенку окопа, плечом — в противоположную, и мне кажется, что будто на каруселях раскачиваюсь вместе с землей, которая так и норовит уйти из-под ног. С диким свистом в окоп влетает обломок дерева и попадает в моего соседа. Он зажимает рану рукой. Странно, что глаза мои в состоянии различить цвет крови…
Все вокруг еще пылает пожаром, но я понемногу прихожу в себя. А что, если Ивашин заметил, в каком я был состоянии? Боже, до чего стыдно… Он мне этого не простит… Но где же немцы? Казалось бы, лучшего для наступления момента, чем сейчас, когда разыгрался такой «концерт», не может и быть, а они все медлят. Почему? Как это ни опасно, надо высунуться, посмотреть, что происходит. Отталкиваю кого-то, через кого-то переступаю, наконец нащупываю что-то вроде ступеньки: если встать на нее, можно высунуться до груди и оглядеться. Наш дзот стоит целый и невредимый, словно немцы знали, что мы держимся от него подальше, и не хотели зря тратить снаряды. Все поле окутано пороховым дымом, лишь кое-где светлеют «окна», через которые с трудом, но можно кое-что рассмотреть. Судя по тому, как ложатся мины, немцев пока поблизости нет. От этой мысли на душе становится немного легче. Поворачиваюсь направо и встречаюсь взглядом с глазами Ивашина, — надо полагать, он стоит на такой же ступеньке, что и я. Ивашин взмахивает рукой, что, видимо, должно означать: «Спрячь голову!», и поскольку я не подчиняюсь, грозит мне кулаком. Тогда и я машу ему, что означает то же самое: «Спрячьте голову!» Он смотрит на меня так, будто я спятил, — слыханное ли дело, курсант им командует! А может, в этом адском грохоте он меня просто не понял? Медленно, одними губами, будто разговариваю с глухонемым, кричу:
— Спрячьте голову! — И еще медленнее: — Спрячь-те го-ло-ву!
Еще один невиданной силы взрыв — и поле встает дыбом. Горсть горячей земли пощечиной бьет меня по лицу, и я отлетаю на дно окопа. Хорошо еще, что веки сами закрылись вовремя… Плюю изо всех сил и никак не могу отплеваться — на зубах, под языком, в горле полно земли и песка. В мозгу путаются обрывки мыслей: как, как может это сплошь перепаханное снарядами черное поле впитать в себя столько огня и железа, столько человеческой крови? Олег сказал… Как же это он сказал? Да, вспомнил: «Если случится чудо и кто-то из нас останется в живых, он будет намного старше своих лет, совсем иным, чем был». Судя по всему, никому из нас не удастся ни подтвердить, ни опровергнуть его слова. А жаль… Ведь мы еще столько не успели сделать в жизни, все думали, что спешить некуда, откладывали на другой раз. Другого раза, очевидно, не будет. Но так просто мы не сдадимся. И на этом поле мы еще повоюем, хотя их десять против одного…