Нас называют господами. Это дурная примета.
— Господа пленные, — повторил офицер, — поздравляем вас с вашим праздником Седьмого ноября и просим принять наш подарок — по десять ударов каждому!
Он повернулся к полицаям и поднял правую руку:
— Внимание! Не торопиться! Начали!
И на этот раз Сергееву досталось больше, чем другим. Кто-то по-звериному рычал:
— Бей его, того, большого!
Потом я снова очутился на чердаке, не ощущая ни боли, ни холода, ни голода. Решил: от Фединой доли откажусь. Не может же это длиться вечно, меня он не спасет, а сам погибнет!
В этот день Коля к нам не вернулся, не явился он и на следующий день. Сколько Федя ни искал, все было безуспешно — Николай Сергеев как в воду канул.
ПОЧТИ ЧУДО
Обычно угрюмый и молчаливый, Пименов был на этот раз оживлен и разговорчив. Его глаза искрились — он вспоминал, как по окончании института участвовал в экспедиции, как пришлось целую неделю голодать, как он потом учился на немецком факультете института иностранных языков, рассказывал о своей молодой жене. Вдруг он сказал:
— Знаешь, что я решил? Отведу-ка я тебя в лазарет.
В лагере было запрещено всякое передвижение с наступлением темноты. Часовые, завидя после положенного часа пленного, стреляли без предупреждения. Все об этом знали.
Время перевалило за полночь, когда Пименов потащил меня в лазарет. Сначала он меня только поддерживал, но потом я окончательно обессилел, и он тянул меня волоком. Железные подковы ботинок гулко стучали по булыжнику. Через каждые несколько шагов Федя опускал меня на камни и отдыхал.
— Почему в нас не стреляют? — недоумевал он.
Это удивляло и меня. Мы уже были недалеко от лазарета, когда под деревом близ дороги блеснул острый луч электрического фонарика и раздался окрик:
— Хальт!
Следом послышалась вторая команда:
— Один ко мне, остальные на месте!
Пименов направился к часовому, и я слышал, как он объяснял по-немецки:
— Мой товарищ умирает, я тащу его в лазарет.
Федя с двумя часовыми подошел ко мне. Один из них наклонился, посветил и махнул рукой:
— Рус капут.
— Откуда ты так хорошо знаешь немецкий? Кто ты по профессии? — спросил второй часовой у Феди.
— Учитель, биолог.
— Коллега! — воскликнул тот. — Я тоже учитель, лингвист. Русская литература — хорошая литература. Толстой, Тургенев, — он понизил голос и оглянулся: — Горький. Меня зовут Гюнтер Пургель.
Он потребовал, чтобы Федя назвал свою фамилию. Затем вынул большой кусок сахару, поделил пополам, часть дал мне, часть Феде, налил из фляги в котелок черного кофе.
При всей своей слабости я все же не терял сознания, а теперь усомнился: в здравом ли я уме и твердой памяти? Уж очень все это было похоже на сон…
— Вот я педагог, — говорил часовой Феде, — а стою на посту, мой же командир едва умеет подписываться, а спит в теплой постели. Это потому, что он немец, а мы с ним, — он показал на второго часового, — австрийцы.
Второй часовой все время оглядывался — он был явно обеспокоен тем, что товарищ так разговорился.
Пименов и часовой расстались добрыми друзьями.
— Дня через два, — сказал он Феде, — я буду дежурить у кухни, где варят баланду, подойди, я налью тебе полный котелок.
Долго стучался мой друг в дверь лазарета. Наконец послышались быстрые шаги, дверь открылась, и мы увидели полицая с заспанной физиономией, на которой застыло выражение подобострастия, готовность ответить угодливой улыбкой на поток ругани, — кто же среди ночи станет стучаться в лазарет, как не пьяный немецкий офицер?
Увидев нас, он дрогнул от неожиданности и начал протирать глаза: не верил, что его посмели потревожить «доходяги». В глубине коридора раздался чей-то голос:
— Кто там?
Полицай вытянулся, щелкнул каблуками и отрапортовал:
— Эти доходяги так обнаглели, что стучатся даже ночью. Сейчас я проучу их, господин обер-арцт.
— Не надо. Запри дверь.
Я сидел, упираясь головой в косяк, а Пименов, чтобы не замерзнуть, топтался возле меня — пять шагов вперед, пять шагов назад…
И точно — «доходяги»…
Прошло всего несколько минут. А нам казалось, что уже целую вечность мы мерзнем здесь, под дверью лазарета.
…Кто-то шагал по дороге, шла смена караула. Вскоре вблизи раздались чьи-то голоса. Вот и те, что задержали нас. Пименов вышел на дорогу.
— Что случилось? — Увидев его, Пургель остановился.
Федя стал рассказывать, как встретил нас полицай в лазарете. Второй часовой потоптался недолго на месте и ушел.