Эти люди не лгут. Их сознание просто ищет объяснение post hoc, почему они сделали то, что сделали. Но это заблуждение. "Обычно мы думаем, что сидим в кресле водителя и полностью контролируем решения, которые принимаем, и направление, в котором движется наша жизнь", - пишет Ариели в книге "Предсказуемо иррациональное". "Но, увы, это представление имеет больше общего с нашими желаниями - с тем, как мы хотим себя воспринимать, - чем с реальностью".
Эта история донора органов особенно актуальна для проблемы прогностической близорукости. Вопрос о том, что должно произойти с вашей печенью или сердцем после смерти, требует от вас чрезвычайно сложного мышления. Очевидно, что вы в полной мере обладаете мудростью смерти. Вас также просят предсказать не только то, как вы будете чувствовать себя, пожертвовав свои органы, на годы или десятилетия вперед (то есть способность моделировать будущие психические состояния), но и то, как другие люди будут относиться к этому решению (например, получатели ваших органов) с помощью теории разума. Вопрос о донорстве органов требует сложнейшей матрицы человеческого познания и принятия решений, перенесенной на ту ступень сознания, о которой мы говорили в главе 5 и которая отсутствует у других животных.
И все же наше решение о пожертвовании печени в конечном итоге сводится к одной-единственной, непритязательной эвристике "слишком лениво, чтобы поставить галочку", которая имеет мало общего со всем этим сложным познанием и никогда не проникает в сознание. К этому решению нас подталкивают невидимые силы в нашем сознании. Существует так много примеров исследований, раскрывающих скрытые силы, которые управляют нашими решениями, что это заставляет задуматься о том, есть ли у человека вообще свобода воли. Вот три из моих любимых:
Женщин больше привлекают мужчины, которые не являются их сексуальными партнерами, сразу после того, как их яичники выделяют яйцеклетку, и до начала менструации. Они будут испытывать еще большее влечение к этим мужчинам, если у их нынешнего сексуального партнера асимметричное лицо. Так что если вы, натуралка или би-леди, вдруг обнаружили, что вас привлекает местный бариста из Starbucks, это не просто потому, что он веселый собеседник с милой улыбкой. Это потому, что у вашего нынешнего партнера кривой нос, и ваше тело пытается спариться с кем-то более симметричным.
Если вы - белый парень, живущий, скажем, в Нью-Йорке, и я попрошу вас посмотреть на видеоэкран, а затем засечь скорость, с которой вы сможете распознать изображение пистолета, медленно приближающееся к фокусу, вы сделаете это быстрее, если сначала на экране появится изображение лица чернокожего парня. Даже если вспышка произойдет так быстро, что вы не успеете осознать ее. Почему? Потому что у белых парней, выросших в Северной Америке, формируется бессознательное предубеждение, согласно которому чернокожие мужчины ассоциируются с преступностью. Это касается даже тех белых парней, которые клянутся, что у них нет ни одной расистской косточки в теле.
Вы с большей вероятностью купите джем, если увидите на полке шесть сортов, чем двадцать четыре. Почему? Потому что человеческий разум испытывает перегрузку выбором, когда есть слишком много вариантов для рассмотрения. Чем больше джемов на выбор, тем больше вероятность того, что мы ничего не купим. Наши решения о покупке варенья часто основываются на конфигурации банок с вареньем на полках, а не на их содержимом.
Я мог бы продолжать приводить эти когнитивные предубеждения и приобретенные эвристики до тех пор, пока не придут коровы. Но главная мысль заключается в следующем: Даже когда мы думаем, что наши сознательные решения принимаются путем медленного, обдуманного, рационального мышления, они часто являются продуктом - или, по крайней мере, подвержены влиянию - целого ряда бессознательных процессов, бурлящих за пределами нашего сознания.
Тот факт, что большая часть человеческого мышления и повседневных решений принимается под влиянием бессознательных сил, важен для понимания прогностической близорукости. Он подчеркивает, что наши решения часто являются продуктом невидимых эмоций и эвристик в нашем сознании, даже если мы сознательно размышляем над проблемой. А поскольку эти эмоции и эвристики предназначены исключительно для решения сиюминутных, а не долгосрочных будущих проблем, у прогностической близорукости есть место для укоренения.
Когда мы сталкиваемся с решением, касающимся не ближайшего будущего - будь то через час, завтра или через год, - наша способность к эпизодическому предвидению и временному самосознанию позволяет нам проецировать себя в это будущее. Затем мы можем представить, как мы могли бы себя чувствовать в зависимости от различных вариантов, которые мы могли бы сделать. Но эти воображаемые сценарии далекого будущего, рожденные нашим уникальным человеческим способом познания, не имеют такого же эмоционального веса, как сценарии, происходящие в ближайшем будущем. Осознание того, что мы голодны прямо сейчас, привлекает армию бессознательных способностей, которые запускают наши предубеждения и эвристики, чтобы помочь нам решить, что делать в настоящем. Даже если мы можем представить, что будем голодны через пять месяцев, эта армия бессознательных способностей не оказывает такого влияния на принятие решений, как если бы мы были голодны сейчас. Эти бессознательные процессы не предназначены для понимания будущего. В этом и заключается парадокс прогностической близорукости: Мы можем представить себе, что мы можем чувствовать в будущем, но эти чувства не имеют для нас такого же значения, как наши нынешние ощущения. Когда эпизодическое предвидение выходит на импровизированную сцену субъективного опыта и транслируется в подсознание, некоторые из этих частей просто не понимают, на что они смотрят. Это древние процессы, развивавшиеся в течение сотен миллионов лет, чтобы иметь дело с настоящим. Далекое будущее для них ничего не значит. Поэтому наша способность понимать будущее и даже представлять себя в нем соревнуется с системами принятия решений, составные части которых не понимают, что от них требуется.