— Зачем бьешь, бай Захари! — вспыхнул Велико и бросился к Захари, но слуги удержали его. Из рассеченной брови потекла тоненькая струйка крови.
Василена стояла в сторонке как-то отчужденно, холодно, наблюдая за всем происходящим, потом повернулась и равнодушно пошла прочь. Жестянщик опустил голову и тут же поклялся вслух, что ноги его больше не будет в этом поместье. Захари сразу приказал его отпустить. Велико вернули гармонь, но револьвер не отдали, — и отпустили с миром.
После этого случая ничего не изменилось в отношениях Василены и Захари. Севастице Захари объяснил, что из-за участившихся краж (а где-то произошло даже убийство) не только он, но и хозяева других поместий в округе, запретили чужим людям беспокоить их по ночам. К тому же он якобы слышал, что Велико грозился расправиться с ним, с Захарием.
Голова у Севастицы болела, не переставая, и Захари продолжал ходить к Галунке в дом. Однажды они с Василеной как обычно сидели у окна, и Захари сказал:
— Представь себе, что ты — хозяйка поместья. Что ты перво-наперво сделаешь? Как станешь распоряжаться?
Василена отлично понимала, что все то, о чем говорит Захари, никогда не сбудется, что все это ложь, мираж. Но удивительное дело — лишь одной лжи она безоговорочно верила: когда он намекал, что она, Василена, может стать хозяйкой поместья. Здесь она выросла, работала, знала каждый камешек, каждая травинка была ей знакома. Василене хотелось навсегда остаться здесь, работать — сколько хватит сил и здоровья. И она верила, что то, чего она страстно желает, непременно случится.
— Ну, смелее, скажи, что ты тогда сделаешь?
Черные глаза Василены были устремлены вдаль, словно там она видела что-то. Но ответить не успела, потому как в эту минуту в комнату вошла Севастица. Черная, страшненькая, она, как видно, совсем недавно поднялась с постели.
— Севастица, ты меня ищешь? — испуганно вскочил на ноги Захари. — Иду, иду… Я тут маленько заболтался… Как голова? Прошла? Если хочешь, мы можем прогуляться. Сейчас уже не жарко, для тебя в самый раз.
А Севастица во все глаза смотрела на Василену. В ее взгляде читалось высокомерие и гордость — таким взглядом, обычно, хозяева встречают слуг. Затем круто повернувшись, Севастица вышла, за ней засеменил и Захари.
Но они не пошли гулять, а закрылись в господском доме и, наверно, ругались — об этом свидетельствовал повышенный тон беседы. Потом все же вышли на прогулку, но продолжали препираться. Василена следила за ними. Какая-то особая улыбка, выражавшая злорадство, но и надежду, играла у нее на губах.
Захари и Севастица исчезли в темноте. Василена осталась стоять на месте. Заслышав их шаги, она быстро спряталась за дерево и прислушалась.
— Да что ты, Севастица, как тебе только могло в голову прийти, что я заглядываюсь на Василену? Это же невежественная, простая мужичка… Кто? Я?! Да она и имени своего написать не может — у нее же пальцы, как грабли. Она даже ручку взять не может…
Они остановились и Захари произнес:
— Если хочешь, Севастица, завтра же уедем.
Они снова двинулись вперед и стали постепенно отдаляться, но Василена смогла услышать еще слова:
— Знаешь, как я иногда шучу? — засмеялся Захари. — Говорю ей: — Представь себе на секунду, что ты — хозяйка поместья, так что ты тогда сделаешь? И она, дурочка, с готовностью начинает перечислять: надо поправить сарай, овечий загон, ограду починить, в некоторых местах обвалилась, новый амбар построить и прочее, и прочее…
Захари заливисто рассмеялся. Но смеялась ли Севастица — Василена не услышала. Она словно оцепенела. Так, значит, все было ложью, он просто издевался над ней! Ноги у нее подкосились, она без сил опустилась на какой-то толстый корень, торчащий из земли, и глубоко задумалась.
— Тетя Василена, тетя Василена! — послышался тонкий детский голосок Галункиного ребенка, разыскивающего ее. Василена вздрогнула, но не отозвалась, а когда голосок затих вдали, закрыла лицо руками и горько заплакала.
Домой она вернулась уже спокойной. Поговорила немного с Галункой. Васила дома не было, и они легли спать рано. В полночь Василена встала, на цыпочках, чтобы не разбудить Галунку, вышла, вывела из конюшни двух самых лучших лошадей — серых, в яблоках, — сама запрягла их в повозку. Когда она уже была готова выехать со двора, кто-то из дома окликнул ее:
— Эй, кто там?
— Это я, — отозвалась Василена.
И снова все стихло.
Повозка выехала со двора и покатила по дороге — сначала неторопливо, потом все быстрей и быстрей…
А на другой день, когда не знали, где искать Василену и хотели уже поднимать переполох, в поместье приехал крестьянин из Сарнено, вернул повозку. К уздечкам лошадей были привязаны белые рушники — как на свадьбе.