Довольный Аго немедля принялся за работу, как будто всегда служил у Велико. Переменил животным подстилку — Велико держал два коня и несколько коров, чисто подмел пол в хлеву, вынес мусор. Посвистывая, натаскал соломы. А когда Василена заглянула в раскрытую дверь хлева и что-то ему сказала, Аго весело рассмеялся своим гортанным смехом.
К вечеру небо просветлело, но снег продолжал идти. Со стороны поля послышался звон бубенчиков, и из мглы вынырнули кони Захари — стройные, высокие серые кони, которые мчались галопом, вздымая снежную пыль. Сани влетели во двор и остановились. Захари спрыгнул на землю. Теперь он был совсем другим — веселым, улыбающимся.
— Вы что думаете, я ездил в поместье? Как бы не так, в Пчеларово я был, чтобы купить вот это! — и он показал бутылку коньяка. — Не могу я уехать, не угостив друга, который обогрел меня и накормил. Велико, люблю тебя… Возьми, выпей!
Велико не стал отказываться. Принял бутылку из рук Захари. И, жалея больше коней, пригласил его войти в дом, а Аго крикнул, чтобы тот присматривал за санями.
— Я не задержусь, — сказал Захари. — Свари мне, Василена, кофе, только чтобы был горьким, потому что-на душе у меня муторно… — Он уселся на подушку, протянутую ему Василеной, и продолжил: — Василена сварит кофе своему прежнему господину… Э, работа не трудная… Немного крепкого кофе, а то голова что-то кружится.
В комнате было по-прежнему тепло. Белые стены, белая печурка, в углу несколько икон, за одну из них заткнут сухой стебелек базилика. Высокая, стройная черноокая Василена с белым, слегка округлившимся лицом ходит по комнате. Захари смотрит на нее, улыбается, отяжелевшая голова падает на грудь. «Как прекрасна Василена, — думает он. — Как здесь уютно, хорошо! Зачем мне отсюда уезжать? Куда? Если бы я мог здесь остаться, как Аго…»
Он совсем не слушает, что говорит ему Велико, и заявляет:
— Аго — хитрец… хитрец, поверь мне, — повторяет он и усмехается. — Аго зна-ает, что делает…
Велико внимательно смотрит на него и, кажется, понимает, что Захари имеет в виду. Но Захари не дает ему рассердиться и заставляет его взять в руки гармонь. Велико заиграл и тут Захари растрогался:
— Интересно, есть песня про человека, который женился на женщине с деньгами? И о том, как он страдает и мучается, как грешный дьявол из-за своей глупости, из-за проклятого приданого! Спой мне, браток, такую песню, если ты ее знаешь! А я послушаю. Жалобную песню мне спой, жалобную!
Он вздохнул и взял в руки бутылку коньяка. Отпил немного, украдкой, исподлобья посмотрел на Василену, потом опустил голову, и из глаз его выкатились две слезы. Улыбаясь в пьяном блаженстве, он говорил как бы самому себе:
— Аго хитрец. Аго знает, что делает…
Снаружи донеслись голоса. Аго прокричал, что из поместья прибыл посыльный. И действительно, в комнату вошел Марин. На нем была пастушья накидка, вся обсыпанная снегом, усы и бородка заиндевели.
— Хозяин, — сказал он весело, но с укором в голосе. — Мы тебя ищем повсюду, а ты вот где. Я уже и в Пчеларово ходил, оттуда иду.
— А зачем ты меня ищешь? — спросил Захари. — Зачем я вам?
— Хозяйка меня послала. «Иди, — говорит, — разыщи его и домой вернитесь вместе». Голова у нес очень болит. Галунка лимон разрезала, привязала ей к вискам. Ждут они нас.
— Поехали, — Захари быстро вскочил на ноги и принялся одеваться. — А, нет, нет! Больше я не могу задерживаться! — сказал он, хотя его никто не удерживал. — Севастица меня ждет, больше не могу здесь оставаться, нужно ехать. Не боюсь я метели, пурга, не пурга — я должен ехать…
Велико вышел проводить его. Аго повторил, что не хочет возвращаться. Марин рассердился, хотел насильно усадить его в сани, но Захари сказал:
— Не трогай Аго, пусть остается здесь…
Марин прибыл на коне, но взял и для него хомут, и сейчас запряг его сбоку, пристроив к паре серых коней. Захари ждал, кутаясь в шубу.
Три коня, как три змея, рванули вперед, Захари еле-еле успел кивнуть. Весело запели бубенчики, кони понеслись галопом. Ветер перестал, снег падал медленно, кружа. Звон бубенцов становился все тише и тише, пока совсем не растаял в воздухе.
ЦЕЛЕБНЫЙ ОГОНЬ
«Где же я могла его видеть? Где? — терзалась мыслью Галунка, с любопытством и страхом взирая на белобородого старого турка, с которым разговаривал Марин. А турок и вправду был какой-то особенный.
— Марин, что он говорит? — спросила Галунка. И так как Марин, увлеченный разговором, ничего ей не ответил, она вновь подумала: «Где же я его видела?»