Одни из моих самых ранних воспоминаний связаны с началом Второй мировой войны. По вечерам в пятницу на ужин в шаббат мы принимали гостей – солдат-евреев, служивших в австралийской армии. Почти каждую ночь мы спускались в бомбоубежище в подвале нашего дома. Я помню, как с волнением смотрел на привязанные к тросам гигантские серебряные аэростаты заграждения, которые запускали над заливом в качестве препятствия для воздушных атак. Помню поглотительные башни вдоль побережья, выпускающие дым для маскировки нефтеперерабатывающего завода, который был основной причиной, по которой Хайфа становилась первоочередной целью для врага. К счастью для нас, врагами были не люфтваффе, а Королевские ВВС Италии, и хотя итальянцы действительно нанесли несколько ударов, которые причинили ущерб, они не были сокрушительными.
В отличие от Хайфы, Иерусалим во время войны не бомбили. Сестра моей матери, Глэдис, жила в Иерусалиме с мужем и четырьмя детьми. Наша семья, чтобы избежать опасностей на побережье, довольно долго оставалась у них в 1940 году, и именно тогда родился мой брат Габриэль. Путешествие из Хайфы в Иерусалим в начале 1940-х было серьезным предприятием: четыре или пять часов на автобусе по пыльным дорогам с постоянными остановками для перерыва и отдыха у магазинчиков, предлагавших фалафель, апельсиновый сок и сэндвичи.
Торговый центр Хайфы, 1940 г. Очертания многих районов города сформировались под влиянием наплыва архитекторов-модернистов
Мне не нравилось у тети и дяди. Их дом в Иерусалиме был маленьким и тесным, а сами они были очень религиозными и слишком рьяно соблюдали все предписания, в отличие от моей семьи. Дядя, представительный мужчина, однажды предложил мне фунт стерлингов за то, чтобы я не пользовался электричеством в шаббат в течение целого года – это было в те времена, когда за фунт давали четыре доллара. До сих пор вижу ту серебряную монетку в его руке. Но я отказался. Иудаизм и духовное начало в моей жизни тесно переплетены и имеют большое значение, но непримиримая религиозность моих тети и дяди – их попытки навязать ортодоксальность – только усиливали мое сопротивление.
Сам Иерусалим я любил, особенно Старый город с его узкими улочками и ведущими вверх и вниз ступенями повсюду. Я бродил по базарам со стойками для специй и изделий местных ремесленников. Под стать настоящему оркестру языков и диалектов было разнообразие одежд: мусульманки, скромно закутанные в разноцветные хиджабы, британские солдаты в шортах цвета хаки, религиозные иудеи в черном, англичанки в шляпках с цветами. Громкий звон церковных колоколов прерывал призыв мусульман к молитве – в те времена с минарета на молитву призывал настоящий муэдзин, человек из плоти и крови, а не усиленная запись. К Западной стене (Стене Плача), единственным сохранившимся до наших дней остаткам Второго храма, в то время можно было пройти только по переулку шириной около 4,5 м между Храмовой горой и Марокканским кварталом (кварталом Муграби). Для еврея посещение Западной стены, по сути, означало преодоление похожего на каньон прохода через арабский район. Напряженность была осязаемой. Нельзя было предугадать, в какой момент в тебя начнут бросать камнями или случится что похуже. Однако у стены всегда толпились молящиеся иудеи, причем мужчины молились вместе с женщинами, в отличие от дня сегодняшнего. Увидеть стену в перспективе из переулка-каньона было невозможно, поскольку его окружал Марокканский квартал и стена нависала над головой; тогда еще не было широкой площади, благодаря которой в наши дни стена кажется меньше.
За стенами древнего города шумел современный развивающийся центр. Элегантный отель King David с высокими суданцами-швейцарами в великолепных красных тюрбанах взирал на Старый город. С террасы в задней части отеля открывался вид на стены города, Купол Скалы (мечеть Куббат-ас-Сахра) и Масличную гору за пределами города. Улица Бен-Йегуда была наполнена суетой из-за кафе и магазинов.
Мне Иерусалим казался очень космополитичным. Присутствие британцев было неизбежным: чиновники, солдаты, дельцы. Так же обстояли дела со старинной арабской аристократией. Жизнь евреев вращалась вокруг медицинского центра «Хадасса», Еврейского университета и Еврейского агентства, предшественника правительства Израиля.