Я начал искать израильтян моего возраста, которые находились в Монреале в то время. Нашел шестерых, все они учились в разных школах. Я опять вернул свое имя – Моше, отрастил усы, что выглядело очень странно в канадской средней школе в 1950-х годах, но не было необычным в Израиле. В то же время я активно переписывался со своими друзьями в Хайфе и клялся, что, как только окончу среднюю школу, вернусь и вместе с ними пойду в армию. Этот план стал причиной ужасных ссор с родителями, особенно с отцом. Он неустанно работал, чтобы начать новую жизнь, а я все болтал о возврате к старой.
В нашей группе была девушка по имени Нина Нусинович – израильтянка, хотя она родилась не в Израиле. Нина выжила во времена Холокоста в Польше и приехала в Израиль в 1946 году, когда ей было девять. Нина не попала в нацистский концлагерь: в годы войны она скрывалась в польских лесах и на фермах, пережив ужасные испытания. Родители Нины оказались разделены во время войны, и после воссоединения и переезда в Израиль они развелись. Мать Нины по-прежнему жила в Израиле, а отец переехал в Канаду, снова женился и у него родился ребенок. Со временем отец пригласил Нину к себе. Нина была на год старше меня – ей было семнадцать – и оканчивала среднюю школу. Когда мы познакомились, Нина жила (несчастливо) со своими тетей и дядей – воссоединение с отцом и его новой семьей оказалось слишком трудным и привело к ссорам.
Нина была голубоглазой блондинкой – такая внешность в Польше во время войны не казалась характерной для евреев и, возможно, помогла ей выжить. У нее была обаятельная улыбка. Мы стали очень близки, но моих родителей эти отношения не радовали. Нина была из неполной семьи и не принадлежала к сефардам – «нашему народу». Мои родители представляли и желали для меня совершенно другого.
Между тем в средней школе, чтобы помочь семье, каждое лето я работал полный рабочий день, а во время учебного года – неполный: сначала в магазине фототоваров, а потом в хозяйственном магазине. Мой отец создавал предприятие, и в семье не было свободных денег. Каждое утро отец уходил в офис, моя мама, которая умела печатать и свободно владела английским, присоединялась к нему и выполняла секретарскую работу. (Когда я стал учиться в университете, мама и мне помогала печатать курсовые.)
Помню, каким событием стала покупка родителями велосипедов для меня и моих брата и сестры.
Ближе к окончанию школы я, естественно, стал задумываться о том, чем буду заниматься в жизни. Всем в нашем классе раздали тесты на профориентацию. Результаты моего теста показали, что, благодаря способностям к искусству и к математике, в качестве сферы деятельности мне стоит рассмотреть архитектуру. Идея показалась интригующей. Я никогда не встречался с архитекторами и не был в архитектурном бюро, но вообще я уже очень давно рисовал на досуге (в основном эскизы машин). И я так и не забыл, какой восторг испытывал во время посещения архитектурных памятников Европы. Наверное, что-то назревало внутри меня. Путь, о котором я никогда не задумывался, неожиданно стал казаться мне единственно возможным.
Я объявил родителям, что поступаю на архитектурный факультет. Мой отец настаивал, чтобы я вместе с ним занялся семейным бизнесом – такова была старая сефардская традиция в отношении старшего сына. Я отказался. Чтобы найти выход из тупика, отец отправил ко мне посредника – человека, с которым он работал и который мог говорить без эмоций и привести убедительные доводы в пользу занятий бизнесом. Я выслушал и сказал посреднику, что по-прежнему стою на своем. Поэтому мы заключили сделку: я, в меру своих сил, буду работать у отца каждое лето, стараясь впитать побольше знаний и опыта, чтобы сделать осознанный выбор в будущем. Тем временем я буду учиться на архитектурном.
Единственным местом, которое я рассматривал, был англоязычный Университет Мак-Гилла. До эпохи поездок в колледж было еще далеко. В Монреале никто даже не думал о Гарварде или Йеле. В Университет Мак-Гилла можно было поступить, имея хорошие оценки, а мое отношение к учебе изменилось к лучшему. И я поступил в Университет Мак-Гилла.