Год я работал у Сэнди ван Гинкеля в его офисе в Уэстмаунте – маленькой студии на пять человек в подвале его городского особняка. Я стремился получить опыт в настоящем строительстве, но так случилось, что большую часть этого года я провел, разрабатывая план нового города Мидоувейл за пределами Торонто, а не отдельных зданий. Работа велась так же, как над дипломом: я делал наброски и модели, а потом мы их разбирали вместе с Сэнди. Критика и предложения Сэнди дали мне инструментарий градостроителя и заставили осознать, что архитектор не может проектировать здание в вакууме, в изоляции, а подобное естественное стремление свойственно архитекторам. С тех пор я всегда осознавал, что здание является частью целого – окружающего города, района, ландшафта. Целое так же важно, как проектируемое отдельное здание. Я не получил специального образования в области градостроительного проектирования, но всегда считал тот год работы у ван Гинкеля своей аспирантурой.
Лаборатории медицинских исследований Ричардса, построенные по проекту Луиса Кана в 1960 г. в Филадельфии, штат Пенсильвания
Знакомство с Сэнди ван Гинкелем сделало мой вкус более утонченным, но это не значило, что я стал самодовольным, – все происходило естественным образом и имело отношение к вечным ценностям. Помню, как на все свои сбережения – 50 долларов – я купил ему в подарок чашу доколумбовой эпохи в знак признательности за все, чему он меня научил.
Между тем мои мысли все чаще обращались к Луису Кану – во время стипендиальной поездки мы посетили лаборатории медицинских исследований Ричардса, и я восхищался работой Кана. Я с безрассудной смелостью рассчитывал, что его офис и есть то место, где я могу получить желанный опыт строительства. Удастся ли мне добиться встречи? Жена Сэнди, Бланш Лемко ван Гинкель, была специалистом по урбанизму и профессором Пенсильванского университета и хорошо знала Кана. Она написала рекомендательное письмо.
Луис Кан, ок. 1970 г.
Из исследований и наблюдений я знал, что Кан привнес в процессы строительства душевное участие и чуткость к «языку» материала, с которым он работал. Увидев башни и расположенные друг над другом помещения в зданиях лабораторий Ричардса в кампусе Пенсильванского университета, я осознал, что здесь использовано нечто совершенно радикальное. Кан понял, что вентиляционные шахты лабораторий сами по себе могут стать архитектурным элементом – из труб, которые надо прятать, они превратились в выставленные напоказ пилоны. Он говорил о полезных и служебных пространствах. Полезные пространства – это основные помещения, используемые людьми; служебные пространства вмещали лестницы, кладовки и сложное оборудование, такое как системы отопления и охлаждения полезных пространств. Здания прошлого представляли собой уникальные строительные системы из камня, кирпича, дерева или из сочетания камня и дерева. Их суть составляли конструкция и оболочка – и только. При строительстве новых зданий идет монтаж множества систем – электропроводки, лифтов, кондиционеров. Необходимы многочисленные воздуховоды для притока и отведения воздуха. Кан был тем, кто впервые сказал, что нет необходимости прятать эти системы внутри – мы можем создать архитектуру, которая обеспечивает всем этим системам правильное выражение. Мы можем позволить им быть видимыми. Говоря словами Кана, «позвольте зданию быть таким, каким оно хочет быть». Архитектура станет от этого только богаче.
Кан сказал нечто новое и оригинальное, имевшее далеко идущие последствия. Большинство людей не осознает, как тесно связана с философией Кана практика таких последователей стиля хай-тек, как Ричард Роджерс, Ренцо Пиано и Норман Фостер. Вспомните о Центре Помпиду в Париже (Роджерс и Пиано), штаб-квартире компании Lloyd в Лондоне (Роджерс) и здании Hongkong and Shanghai Banking Corporation (HSBC) в Гонконге (Фостер). Однако влияние Кана заметно повсюду: в отремонтированных лофтах в Трайбеке, восстановленных фабриках в Питтсбурге, в моих реконструированных проектных мастерских в Сомервилле. Во всех этих примерах «мышцы и сухожилия» зданий видны и при этом прекрасны.
Луис Кан в детстве серьезно пострадал от ожогов, оставивших рубцы. Кожа на его лице была деформирована и в некоторых местах казалась оплавившейся. Это был человек невысокого роста, тучный, с копной седых волос и острым взглядом голубых глаз. Кан был впечатлительным и мог быть обаятельным (у него была целая вереница возлюбленных). Кан также был поэтом, который знал, какими словами выразить свое видение. Когда он хотел высказать свои соображения о материальности, о важном влиянии материалов на архитектуру, то рассказывал небольшую притчу о том, чем хочет быть кирпич: «Если вы думаете о Кирпиче, вы говорите ему: “Чего ты хочешь, Кирпич?” А Кирпич отвечает: “Мне нравится арка”. А если вы говорите ему: “Слушай, арки – дело дорогое, и я могу использовать над тобой бетонную перемычку. Что думаешь об этом, Кирпич?” Кирпич говорит: “Мне нравится арка”. Поймите, важно, чтобы вы уважали используемый материал… А это возможно только в том случае, если вы почитаете и превозносите кирпич, а не обманываете его».