Поскольку «Экспо» была совместным предприятием трех уровней власти – федерального правительства, правительства провинции и муниципалитета Монреаля, – то дело оказалось сложным. На федеральный бюджет первоначально приходилось 50 % финансирования всемирной выставки, на бюджет провинции – 37,5 %, а на город – 12,5 %. Для превращения генплана в реальность под эгидой Министерства торговли был создан триумвират с привлечением представителей истеблишмента и политических деятелей. Эти люди часто спорили, вставали в позу, проявляли нерешительность, и много времени было потрачено впустую. В конце концов первый триумвират заменили вторым, который состоял из людей, способных засучить рукава и заняться делом. В их числе был Пьер Дюпюи, посол Канады во Франции. Дюпюи обладал опытом переговоров с представителями других стран – такой опыт был необходим для всемирной выставки. Еще одним членом триумвирата стал Роберт Шоу, президент Foundation Company of Canada, генерального подрядчика. Третьим участником группы был полковник Эд Черчилль, начальник инженерного корпуса канадской армии. Шоу и Черчилль только что завершили строительство так называемой линии Дью (DEW) в Канадской Арктике – системы удаленного раннего предупреждения советской ракетной атаки. Второй триумвират, имевший полную власть, но отвечавший перед федеральным правительством, довел до конца проекты «Экспо» и Habitat.
Выставка должна была стать тематической, а не простой демонстрацией павильонов, построенных странами и компаниями, – в этом и состояла оригинальная концепция «Экспо-67», в отличие от всех прежних всемирных выставок. Основная тема «Человек и его мир» включала подтемы «Человек в обществе» и «Человек в природе». Поощрялось стремление стран создавать не павильоны, олицетворявшие национальную гордость, а выставки, которые можно разместить в павильонах, посвященных различным темам. Кроме того, символом «Экспо-67» должен был стать не какой-нибудь гигантский монумент, башня или шпиль – ее самым могущественным символом станут идеи. Все это было решено на конференции в Шато Монтебелло, где собрались полномочные представители всех избирательных округов Канады, чтобы обсудить видение «Экспо-67». За исключением использования слова man («человек» и одновременно «мужчина»), первоначальная концепция «Экспо» неплохо сохранилась даже по прошествии полувека.
Но в реальности концепция столкнулась с препятствиями. Страны настаивали на собственных павильонах, и их все же построили. Тематическая направленность так и не нашла горячего отклика у международных участников, как надеялись организаторы, и темы представляли в основном канадцы. К тому же Жан Драпо, мэр Монреаля, был непреклонен в вопросе установки материального монумента в память о выставке.
Осенью 1963 года, когда работа нашей команды над завершением генплана была в самом разгаре, Пьер Дюпюи, вероятно с одобрения Жана Драпо, пригласил парижского архитектора Эжена Бодуа, работавшего в стиле бозар, для участия в разработке альтернативного плана, чтобы предложить его триумвирату. До сих пор непонятно, о чем думал Дюпюи. Эжен Бодуа представил концепцию, которая предлагала отказаться от любой связи с берегом и сосредоточиться на одном острове, придав ему форму корабля с установленным на носу шпилем высотой с 40-этажное здание. Участников проектной группы «Экспо» привел в ужас этот китч, и мы решили бороться. Мы наняли восходящую звезду юриспруденции, напористого молодого юриста Клода-Армана Шеппарда, которого я знал по Университету Мак-Гилла, и предали огласке наши опасения. Что это нам дало? Нас по-новому, внимательно выслушала группа управляющих, особенно Шоу и Черчилль, которые пригласили нас на встречу для того, чтобы мы могли изложить в деталях наш план и обсудить его в сравнении с планом Бодуа. Помню, какой оживленной была эта дискуссия с участием остальных управленцев с «Экспо». В итоге Бодуа отправили домой. Триумвират решил, что его план несерьезен: в нем не был учтен целый ряд связанных вопросов.
Мэр Жан Драпо с моделью падающей башни, которую он хотел построить для Монреаля, 1964 г.
Однако Драпо все еще долго грезил башней. Однажды он предложил разобрать Эйфелеву башню и вновь собрать ее в Монреале на время выставки. В другой раз на церемонии в ратуше он стал красочно расписывать собственный проект башни высотой 600 м – совершенно неподъемный с точки зрения финансов. С самого начала было ясно, что на статус символа «Экспо-67» претендуют лишь два кандидата: Habitat’67 и башня Драпо – и что мэр никогда не забудет неудачи, которая в конечном итоге постигла его башню. Несколькими годами позже, когда Монреаль принимал Олимпийские игры 1976 года, Драпо не позволил мне даже приблизиться к проекту, который находился под его жестким контролем.