Через полчаса Фелис была готова рухнуть без сил прямо на холодный и грязный пол, и держалась лишь на голом энтузиазме – до нужного ангара оставалось всего ничего. Рамель ле'Фай встречала их у трапа, нервно переминаясь с ноги на ногу.
– Ну наконец-то! – воскликнула альбина, едва завидев их. – Я чуть с ума не сошла, когда завыла сирена. Модуль у вас?
– Да, да...
– Стойте!!
Они были в полусотне метров от трапа, когда в обоих торцах ангара хлопнули двери, впуская внутрь целый отряд.
– Фелис, щит! – взревел Алан – но она уже сама активировала антигравитатор. Несколько человек, бежавших в авангарде, отбросило назад.
– У него "А-один"! Не дайте им уйти!
Альбина извлекла откуда-то короткую тонкую трубочку, похожую на флейту, небрежно провела ей по воздуху – и ещё полдюжины человек рухнули без чувств. С учётом полного отсутствия каких-либо визуальных или звуковых эффектов это выглядело жутко.
– Скорее, ну же! – крикнула Рамель с отчаянием в голосе. – Ваш ангигравитационный щит – не панацея!
Двадцать метров... Десять... Пять...
Почти.
Тонкий мелодичный вскрик, оборвавшийся на высокой ноте, резанул по ушам. Алан сбился с шага, потерял равновесие – но Рамель уже ухватила его за рукав и с силой, не характерной для столь хрупкого существа, затянула в шлюз.
Издав ещё один надрывно тонкий звук, минор мешком повалился на пол. Похоже, он был серьёзно ранен.
– До-фа-соль, ты как? – Алан склонился над минором, взял за плечи. – Тебя задело? Сильно?
Фелис бросилась на помощь, но он оттолкнул её.
– Исчезни!
– Господин Рок, нам нельзя задерживаться, – вмешалась Рамель. Алан пропустил её слова мимо ушей.
– До-фа-соль, дружище, не молчи!
– Господин Рок, надо улетать! – настойчиво повторила альбина. – Нуль-переход просчитан, но кроме вас, "Лючию" не может пилотировать никто.
До-фа-соль шевельнулся, приоткрыл глаза, – видно было, каких трудов ему стоит сфокусировать взгляд. И заговорил – точнее, запел.
– Прости... Я ухожу. Не вини себя, в этом нет твоей вины.
– Что?.. – хрипло пробормотал Алан. – Ты же не...
– Алан, по кораблю стреляют на поражение! – взмолилась альбина, теряя терпение. – Нас сейчас в порошок сотрут! Вы хотите, чтобы мы все здесь остались?
Словно в подтверждение его слов корпус корабля вздрогнул и протяжно загудел.
– Лючия, код "гладиолус"! – прорычал Алан, не поворачивая головы.
Если бы Фелис не смотрела в этот момент в иллюминатор, она бы ничего не заметила. Но очертания ангара за стеклом сплющились, вытянулись – а потом всё поглотил бесцветный сумрак. Они вошли в нуль-переход.
Увидев это, Алан мгновенно утратил всяческий интерес ко всему, кроме умирающего друга.
Фелис со страхом покосилась на минора. На его теле не было никаких ран – и тем не менее он умирал. Чем они в них палили – токсином, парализатором, какими-нибудь лучами?
Рамель положила руку ей на локоть.
– Оставь их. Ему уже не помочь. Пусть попрощаются.
– Наша дружба – лучшее, что случилось в моей жизни, – голос минора слабел с каждой секундой, но в гробовой тишине, царящей на корабле, Фелис слышала его с другого края кабины. – Смею надеяться, я был хорошим... другом...
– До-фа-соль, пожалуйста...
– Для меня было... честью... работать с тобой... – он рвано глотнул воздух, кашлянул – будто лопнула натянутая струна. – Напарник... друг... эна эл'ло...
Глава 26
Механический голос бортового компьютера скрупулезно и обстоятельно докладывал результаты диагностики, но на этот раз его не слушал никто. Алан бережно поднял безжизненное тело, усадил в кресло, поправил сбившуюся мантилью. Невыносимо больно было видеть мёртвым того, кто был частью его жизни.
Всегда рядом, всегда подле него. Всегда готовый дать совет, взглянуть на ситуацию с альтернативной точки зрения, помочь отыскать единственно верное решение. Всегда готовый поддержать, а если нужно – поспорить и переубедить.
Разительно непохожий на людей. И такой родной. Только сейчас он в полной мере осознал, как много значил для него До-фа-соль, как дорожил он их дружбой и как остро ему будет не хватать его присутствия.
Едкая горечь непоправимости произошедшего плеснула в лицо кипящей кислотой, разъедая не тело – душу и сердце. Но как бы ни сильно было горе, ярость была сильней.
Его лучший друг погиб по его вине – и он не смог этому помешать.
Почему он не настоял на том, чтобы минор остался на борту "Лючии"? Он ведь не исключал, что к кораблю придётся пробиваться с боем.
Верил, что сослуживцы не откроют огонь "по своим" и тем более не станут стрелять на поражение?