Любопытно, что несмотря на сетования Стрэнгфорда по поводу целой серии «неудач» в осуществлении примиренческой миссии, его карьера, по возвращении в Лондон шла по восходящей – в 1817–1820 гг. чрезвычайный и полномочный посол («министр») при дворе шведского короля, затем посол в Оттоманской империи, в 1825–1826 гг. посол при российском императорском дворе, получивший звание «барона Пэнсхорста» и место в палате лордов. Так что есть все основания полагать, что все перипетии событий на Ла-Плате вполне устраивали Лондон.
«Неформальная» империя на Ла-Плате утвердилась прежде всего благодаря финансовому господству Сити, торговле прочными и удобными британскими мануфактурными изделиями, изысканными предметами роскоши для местных олигархов. Однако нельзя недооценивать и элементы «культурного империализма».
Идеология империи строилась на «цивилизаторской миссии» англичан, которые, благодаря своим особым «талантам», возвысились над другими народами. Латиноамериканцы для них были «туземцами», ограниченными существами, страдающими от комплекса неполноценности. Их эксплуатация была исторической неизбежностью[110]. «Миссионеры» британского империализма брали пример с испанских и португальских предшественников, стараясь сохранить прежнюю схему – экспортировать в Европу сырье и драгоценные металлы, и использовать континент как обширный рынок для своей готовой продукции[111].
Великий ученый и гуманист Ч. Дарвин недалеко отошел от этого подхода при своем описании Ла-Платы (он был там в 30-е гг. XIX в. во время второй экспедиции на корабле «Бигль»). Осматривая местность, он писал, что не мог избавиться от чувства, что перенесся на несколько столетий в прошлое, что из-за испанцев время там остановилось. Местные жители, констатировал он, полностью пренебрегают окружающими их чудесными дарами природы: прекрасные водные артерии Ла-Платы и Параны почти не используются для создания разветвленной сети транспорта. «Насколько изменилась бы эта река, если бы английские колонисты по воле судьбы первыми поднялись вверх по Ла-Плате! Какие величественные и прекрасные города выросли бы вдоль ее берегов!»[112]
Расистский подход был характерен для политики, социологии и этнологии. Расовое и этническое смешение в Южной Америке сделало «гибридность» главной мишенью расистских этнологических теорий, которые предсказывали неизбежное вырождение и гибель коренного населения и метисов. Г. Спенсер в классической работе «Принципы социологии» утверждал, что полукровки (half-caste), составляющие большинство населения Южной Америки, не могут адаптироваться к быстрым общественным переменам, спокойно развиваться в социальном плане, придя к выводу, что «современные южноамериканские республики с их вечными революциями показывают нам плачевный результат этого смешения»[113].
Однако этот расизм существовал для «внутреннего пользования». А у местных жителей вызывали зависть манеры новых господ, аккуратность, деловитость. Лондон не жалел средств для поддержания «имиджа» британцев. Именно они свели цивилизацию к простой формуле: «красота, чистота и порядок». В моду вошли английские костюмы, прически, спортивные игры, повсеместно возникали «Английские клубы», школы и кружки по изучению английского языка, издавались газеты и журналы. Эта культурная экспансия оказалась гораздо более действенной, чем сила штыков. Дошло до того, что местные жители стали ассоциировать себя с британцами. Чилийцы с гордостью называли себя «латиноамериканскими англичанами», а о жителях Ла-Платы (после наплыва туда иммигрантов из Италии) говорили, что это «итальянцы, говорящие по-испански и воображающие себя англичанами».
Прошло менее десяти лет с кровавых событий английского десанта на Ла-Плате, и враждебность к британцам сменилась рабской угодливостью. Дошло до того, что власти Буэнос-Айреса (опасаясь интервенции Испании) обратились к послу Стрэнгфорду с просьбой установить колониальную власть Британии над Ла-Платой! В письме Верховного директора Соединенных провинций Рио-де-ла-Платы К.М. Альвеара говорилось дословно: «Сеньор Мануэль Гарсия, государственный советник, проинструктирует вас о моих последних замыслах относительно умиротворения и будущей судьбы этих провинций. Пять лет болезненного опыта убедили всех людей, имеющих разум и рассудок, в том, что эта страна не созрела и не в состоянии самостоятельно управлять собой, и ей нужна сильная внешняя рука, которая руководила бы ею и поддерживала в ней правопорядок, иначе она неизбежно погрузится в ужасы анархии»[114].
110
111
112
114
Carta enviada por el director supremo del Río de la Plata Carlos María de Alvear al vizconde y embajador ante la Corte del Brasil lord Strangford, Buenos Aires, 25 de enero de 1815 / Pueyrredón C. A. Gestiones diplomáticas en América, 1815–1817, Academia Nacional de la Historia, v. VI, Buenos Aires, El Ateneo, 1947, pp. 449–450.