-Что ты говорила про убитого дракона? – спросил, жадно следя за тем, как она, хмуря бровки, старательно дует на воду, а потом, вытянув губы трубочкой, втягивает в себя отвар. Жмурится довольно, и вновь присасывается к кружке. А мне почему-то видится, как она, в легком утреннем платье, восседает за круглым столом на террасе, пьет отвар вприкуску с кусочком сахара. Причем не из кружки или бокала. С блюдечка, чуть оттопырив розовый мизинчик, и все так же жмурясь и от наслаждения, и от солнечных лучей…. А еще у нее под платьем округлившийся животик, в котором прячется….
-Господин опекун, это куда ж вас понесло? – слышу я в своей голове ехидный голосок подопечной. И открываю глаза. Осматриваюсь. Горы. Осень. Дорога, карета, кошма и девчонка с железной кружкой в руке.
-Тьфу ты! И примерещится же такое, - пристыжено бормочу я. –Так что там с убийством?
-Да ладно! Живи пока! Пусть с опозданием, но все же накормил бедную голодную меня.
Я выдыхаю сквозь зубы. Срочно взять себя в руки.
-Наелась? - спрашиваю. Девчонка кивает и тут же подскакивает – будто вспорхнула с ветки маленькая птичка. Теперь понятно, почему ее Птахой прозвали. –А раз наелась – в карету шагом марш!
Девчонка лукаво прищурилась. Накрутила на пальчик выбившуюся прядку, растянула в ехидной ухмылке губы.
-Монсеньер, а как же кустики?
Что еще за кустики? Какие кустики – ехать пора. Тьфу ты! Кустики же!
Пришлось взять свое сокровище за руку и увести за те самые кустики.
-А вы так и будете глазеть, или все же отвернетесь? –взялась за пояс брючек девчонка. –Не то что бы я чересчур стеснительная, но как-то не привыкла столь интимный процесс на публику демонстрировать.
Пришлось отойти.
-Все! Я готова к дальнейшему пути, монсеньер! – отрапортовала Птаха, выпархивая из кустиков. –Стой! Куда кошму поволок!
Слуга, который только что вытряс кошму, на которой мы сидели, замер испуганно.
-Отдай! Вам все равно, а мне надо!
И она, свернув кошму вчетверо, затолкала ее в карету. Застелила пол. Сгребла с сидений все подушечки, засунула нос в багажный ящик. Выволокла оттуда толстый пушистый плед.
-Вытряси – сунула мне, а сама подошла к слугам, внимательно за ней наблюдающим, и спросила:
-Уважаемые, а кипяточка больше не осталось?
Кипяточек нашелся. И чистая кружка, и чистая баклажка, в которой ей тут же заварили сбор. Оказывается, это я сбор не беру в дорогу, а слуги без него никуда.
И вот уже моя Птаха свила себе гнездышко на полу кареты. Обложилась подушечками, построила из пледа домик, затащила в него фолиант и приготовилась погрузиться в историю нашего Мира.
Все! Мы ее потеряли! Через два часа, когда я заглянул в карету, Маха – Птаха гладила рисунки и что-то тихо им нашептывала. Мне даже показалось, что книга так же чуть слышно шелестела что-то ей в ответ. Кажется, даже сама приподнимала тяжелые листы, чтобы девчонке было удобнее их перелистывать.
На меня Птаха не обратила никакого внимания, погрузившись в созерцание.
Еще через четыре часа, когда в горах стало стремительно темнеть, а мы добрались до подвесного моста через бурную речушку, я велел остановиться. Перебираться на другой берег ночью по качающемуся мосту – не лучший выход. Если кони и привычны к подобному, это не значит, что карету они перевезут без проблем. Во всяком случае, Птаху надо как-то из кареты добыть. Да и поужинать не мешало бы.
-Распрягай! – скомандовал я, спешиваясь, и подходя к карете.
Птаха сладко спала, укутавшись в плед и прижимая к себе фолиант. Будить ее я не стал.
После быстрого перекуса, оставив дозорных, приказал всем спать. А сам, поразмыслив, забрался в карету. Прилег рядом с Птахой, которая так и не выпустила из объятий фолиант, и задремал вполглаза.
-6-
Маха
Мне снился дом. Мама, поливающая свои любимые хосты, которые уже заполонили наш небольшой сад и грозились выплеснуться на улицу. Папа, в очередной раз перестраивающий открытую беседку в саду. Ему хосты не нравятся почему-то, и он их старательно прореживает, вытаптывая вокруг строений. Причем старается делать это так, чтобы мама не видела. Она, конечно, видит. Она у нас все всегда видит и замечает. И никогда не ругается. Только в какой-то важный момент припоминает совершенное преступление, так сказать. И тогда папа соглашается на какой-нибудь диковинный цветок. И привозит его из очередной своей поездки. И потом трясется над ним, ожидая – примется – не примется. И вытаптывает еще чуть-чуть хост….