— И вы полагаете, он вернется?
— Который из них?
Джейн снова сдержанно улыбнулась.
Ах ты, сукин сын. Но умный сукин сын.
— И тот и другой. Оба.
— Да.
— Откуда вы знаете?
Доктор Фабиан улыбнулся своей странной, заговорщической улыбкой, разомкнул пальцы и наклонился вперед.
— Потому что я тоже надевал голубое платье. И знаю, наступает такое время, когда хочется его сбросить. На самом деле, просто необходимо сбросить, чтобы продолжать жить. И когда такое случится, вы будете с Гриффом вместе. И Уилл с вами.
Среда, 12 августа 1998 г.
В воскресенье вечером, расставшись с Джейн, Милош пошел на автостоянку у Театра Тома Паттерсона забрать свой фургон, но полчаса просто так просидел за рулем и в полной тишине выкурил две сигареты — никакого радио, никаких кассет.
А потом вернулся домой. Агнешка ничего не сказала ему, только «Привет» и не обернулась от плиты, на которой тушила голубцы. За ужином они тоже не разговаривали. Антон лежал рядом в стоявшей на полу колыбельке. Он спал — как почти все время теперь.
После еды Милош взял ребенка на руки и прижал к плечу — от мальчика странно попахивало. И не потому, что он испачкал пеленку. Так пахнет от умирающих, которые лежат и ждут конца. Почти что благостный запах — возродившегося естества — когда всевозможные ароматы присыпок и благовоний повседневной жизни сменяются духом самой жизни. Плоть и только плоть. Ничего более.
— Он хоть просыпается? — спросил Милош.
— Мало, — ответила Агнешка, по-прежнему не глядя на мужа. Теперь все больше и больше казалось, что она разговаривала с кем-то за его спиной, или стоявшим в стороне, или только с собой. Она убрала со стола грязные тарелки, вилки и ложки и сложила в раковину — в такую горячую воду, что обожгло пальцы.
Милош опустил сына в колыбельку и поднялся наверх.
В понедельник он вернулся на работу.
О своих проблемах не распространялся.
Не было такого человека, с кем бы он мог поговорить: никто бы не понял. К тому же единственный совет, в котором он нуждался, был ему недоступен — совет врача.
И Агнешка тоже сникла: ушла первоначальная паника по поводу здоровья Антона, но ушли и надежды, что Бог вмешается и все исправит. Она считала себя подвижницей, хотя в истинном смысле таковой не была. Вдохновенно родила и мечтала об одном — быть женой и матерью. И не желала для себя ничего другого. Все ее устремления сводились к тому, чтобы достигнуть положения «независимой» дамы, и это ей давал брак с Милошем. Она стала замужней женщиной. В традиционном понимании своей культуры и религии обрела судьбу. Но слабо воспринимала действительность и ее последствия. Не то чтобы не хватало разумения — вовсе нет. Просто она заключила с действительностью соглашение: если ей гарантированы надежность и уверенность, она станет подчиняться правилам.
И теперь расплачивалась за это соглашение в ситуации, которую едва ли могла оценить. В Польше, где сторонников секты Свидетелей Иеговы презирали и преследовали, родители обещали, что в другом месте жизнь пойдет по-иному.
Но этого не произошло.
Враг просто принял новую личину — вот и все. Раньше он представал в образе человеческого невежества и подлости духа, а теперь стал безликой природой, которой наплевать на людские чувства и собственные ошибки в подборе генов.
Вряд ли Агнешка была способна все это выразить словами, но она это чувствовала, переживая — или пытаясь пережить — то, что происходило с ней, ее ребенком и Милошем, все больше и больше отдалявшемся от нее.
Милош старался не замечать растущей ненависти к жене, которая отказывала сыну в той единственной помощи, что еще способна была его спасти. И к тому же она не хотела спать с мужем, утешать его и не позволяла утешать себя, становилась все более молчаливой, все так же раболепно страшилась Бога и униженно подчинялась тому, что по-прежнему считала Его волей.
Бездействуя, Милош не мог не мучиться чувством вины, но, одновременно, как часто бывает с людьми, когда дело касается их личной ответственности, склонен был обвинять кого-то другого.
Большую часть вторника Милош провел в размышлениях: вызовов было немного, он сидел в укромном уголке «бентли» и пил пиво — не напивался, но стакан из рук не выпускал.
И все время вспоминал Джейн — и то, что они с ней вместе совершили. Она ушла, как будто ее и не было. И он думал о последствиях их встречи — сделан еще один шаг в направлении будущего, и это его ослепило. Стала видна вся протяженность дистанции, и Милошу, как он и опасался, она не сулила абсолютно ничего достойного. Эта определенность убедила его прекратить дальнейшее движение вперед. Главная укоренившаяся в мозгу мысль требовала: «Стоп!» Подобное ощущение безнадежности не могло длиться вечно, Милош об этом не знал.