Выбрать главу

Табита, однако, не замечала ни грязи, ни запахов, на лице ее было написано восхищение. Она один раз медленно обошла комнату, затем второй, еще медленнее, замирая у каждой картины.

– Как это ему удается? – спросила она скорее себя, чем Доминика. Ее внимание привлек холст с изображением сияющего бездонного неба над гладью бескрайнего моря в сероватых, полупрозрачных тонах, и было почти невозможно различить границу между небом и водой, на которую золотистым пятном падал солнечный луч.

Доминик ответил с улыбкой:

– Мне это не дано знать, я полнейший профан в живописи. Могу сказать лишь одно: художник необычайно талантлив, и все картины мне нравятся.

– Он просто чудо, – прошептала завороженная Табита.

Прошло довольно много времени, прежде чем Доминик увел ее из галереи, пообещав снова привести сюда. Они сердечно поблагодарили отца художника, но с Тернером не попрощались, чтобы лишний раз не отрывать его от работы.

На обратном пути Табита стала благодарить Доминика.

– Пойми, – сказал в ответ Доминик. – Я очень люблю его живопись и пользуюсь любым удобным случаем, чтобы наведываться сюда почаще.

– А как ты приглашение получил? – поинтересовалась Табита. – Я читала, что Тернер неохотно пускает в свою галерею посетителей, чаще всего отказывает тем, кто его об этом просит. Твое положение в свете не имеет для него никакого значения.

– Разумеется. Титул и богатство ничто в сравнении с его даром. Но я написал ему письмо, очень тактичное и убедительное. Он почти сразу мне ответил.

Жаль, что он не унаследовал хотя бы немного обаяния своего отца. Старик – прекрасный человек.

– Мне тоже так показалось, – согласилась Табита и с улыбкой спросила: – Ты видел, сколько там кошек?

– Видел. И грязь тоже видел.

Табита поморщилась:

– Почему он не держит прислуги? Это вряд ли разорило бы его.

Доминик рассмеялся:

– Вот уж не думал, что ты это заметила! Ты целиком была поглощена его картинами…

– Я же не слепая, верно? Хотя должна признаться, очарована его полотнами. Господи, Доминик, чего бы я не отдала за такой талант, как у него! За то, чтобы все видеть, подмечать и переносить на холст. У меня двоякое чувство. Хочется прямо сейчас броситься к мольберту и попробовать те сочетания красок, которыми пользуется он. Но смогу ли я после того, что увидела, смотреть на свои примитивные рисунки?

– Табби, учись на том, что увидела, а отчаяние и неуверенность гони прочь.

Ее лицо просветлело, и она тепло ему улыбнулась:

– Прости меня, пожалуйста, неблагодарную! Я так и сделаю.

Едва они въехали в парк, как Доминик натянул вожжи и пустил лошадей шагом. В этот час здесь было мало экипажей и еще меньше гуляющих. Почти каждый их приветствовал. Кто улыбкой, кто взмахом руки или парой приветливых глаз.

– Тебя почти все знают, – сказала Табита. – А ведь все последние годы ты был за границей.

– Но я несколько раз приезжал на побывку, – объяснил он. – И ты должна помнить, что все сливки общества непременно должны выведать, кто ты и какое у тебя состояние. Не будь я богатым наследником, никто не обратил бы на меня внимания.

– Но я не имею никакого богатства, а относятся ко мне все по-доброму чуть ли не с первого дня, как я сюда приехала, – возразила Табита. – Неужели только потому, что мы с тобой в дружеских отношениях?

Доминик увидел в ее прелестных глазах горькое разочарование. Мысленно обругав себя за оплошность, он поспешил ответить:

– Вовсе нет. Незамужняя молодая дама не может появляться в обществе без компаньонки. Но после того как тебя всем представили, необходимость в компаньонке отпала. Разве ты не привлекла внимания многочисленных поклонников?

Словно в подтверждение его слов к ним приблизился тильбюри, открытый двухколесный экипаж, сидевший в нем джентльмен приветственно помахал рукой. Доминик, узнав Максвелла Деннисона, обернулся к Табите:

– Если хочешь, можем остановиться. Или предпочитаешь разочаровать господина?

– Сама не знаю, – неуверенно протянула Табита. – Скорее нет, но… Остановись, Доминик, пожалуйста! Мне не хочется его обижать.

Доминик натянул вожжи, откинулся на сиденье и с интересом наблюдал за достопочтенным Максвеллом.

– Мисс Монтекью, – промолвил Максвелл, глядя на девушку с нескрываемым восхищением. – Как хорошо, что мне пришла в голову мысль поехать сегодня в Гайд-парк подышать свежим воздухом!

Табита вежливо кивнула.

– Смею ли я надеяться увидеть вас сегодня на званом вечере у леди Резерфорд?

– Да, – застенчиво ответила Табита. – Мы там будем.

Услышав слово «мы», поклонник бросил хмурый, исполненный ревности взгляд на Доминика. Тот ответил ему легкой усмешкой, что могло означать либо безразличие, либо откровенную насмешку. Максвелл пришел в ярость и зло посмотрел на Табиту.

– Значит, вечером увидимся снова. Мы все.

Табита прикусила губу и опустила ресницы, не решаясь ответить. Она знала, что несправедливо и жестоко насмехаться над ним, и всем сердцем надеялась, что на ее лице он прочтет лишь выражение робости. И действительно, когда он попрощался и тронул тильбюри с места, ни в его голосе, ни во взгляде девушка не заметила обиды.

Когда Максвелл отъехал на порядочное расстояние, Табита, смеясь, посмотрела на Доминика.

– Бедный Максвелл, он так неловко себя чувствовал!

– Осмелюсь заметить, он нашел мое присутствие более чем неуместным, – хмыкнул Доминик, веселившийся в душе не меньше Табиты. – У меня сильное подозрение, что больше всего Максвеллу хотелось пустить мне кровь.

– Ты на самом деле так думаешь? – изумленно спросила Табби и, помолчав, добавила: – Пожалуй, ты прав. Он готов был испепелить тебя взглядом. – В глазах ее запрыгали смешинки. – Теперь я вижу, что вы, сударь, обладаете всеми достоинствами, о которых он тайно мечтает.

– Ничего подобного, – возразил Доминик. – Ему не дают покоя наша дружба и наше общение. Душу ему терзают.

– О Господи! – вздохнула Табита. – Бедный Максвелл. Я об этом и не подумала.

– У Деннисона такое самомнение, что вряд ли он позавидует моей внешности, верно?

Табита не сразу поняла, о чем, собственно, он говорит, когда же до нее дошел смысл его слов, рассердилась.

– Ты просто глупец, Доминик, и если Максвелл тебе не завидует, то мне его жаль. Пусть остается в блаженном неведении! – Табита смутилась и умолкла.

Доминик, глубоко тронутый ее верностью, снова улыбнулся и ласково коснулся ее щеки.

– Не расстраивайся, Табби. Никого из нас незачем и не за что жалеть. Ты же знаешь, я просто несокрушимый, а что касается Деннисона, то он прославился тем, что то и дело влюбляется, чтобы тут же разлюбить, и проделывает это так часто, что у другого голова кругом пошла бы.

Табита продолжала хранить молчание. Неужели Доминик думает, что она жалеет его? Здесь она едва замечала шрам на его щеке, даже когда смотрела ему в лицо. Но как ему об этом сказать?

Когда они выезжали из парка, Доминик заметил, что двое мальчишек торгуют весенними цветами, остановил фаэтон и соскочил на землю. Монеты перешли из рук в руки, и он, усевшись обратно, высыпал Табите прямо на колени только что срезанные крокусы.

– Ой! – воскликнула она, порозовев от удовольствия. Отвлекшись от своих тягостных мыслей, она поднесла цветы к лицу и с наслаждением вдохнула их нежный аромат. – Спасибо, – прошептала она. – Большое спасибо. Они такие красивые, я думала, они уже отцвели, как хорошо, что ты их заметил!

Пока они ехали, Табита не сводила глаз с крокусов. Доминик вспомнил, что это ее любимые цветы. Можно было бы придать этому подарку романтический смысл, но она сказала себе, что это будет самой большой глупостью с ее стороны. С таким же успехом он мог купить эти цветы для своей матери или сестры. И все же Табита решила засушить один цветок между страницами книги. На память.