Необходимо отметить, что отношение к перлюстрации в обществе было далеко не однозначным. В ходе обсуждения проекта новой Конституции в октябре 1936 г., например, высказывались такие предложения: «После слова: “неприкосновенность жилища граждан и тайна переписки охраняется законом” закончить словами: “если эта переписка не направлена против государства”. Дополнить: “Всю переписку с заграницей проверять и тем самым повысить бдительность в охране интересов нашей Родины”… Или: “Неприкосновенность жилища граждан и тайна переписки охраняется законом” — добавить: “только внутри СССР”. Письма, посылаемые за границу, должны обязательно просматриваться нашими соответствующими органами»{176}.
Время от времени (в зависимости от ситуации внутри страны) требования к перлюстрации ужесточались. Так, в 1927–1929 гг., в условиях «сплошной коллективизации», ОГПУ распорядилось за счет уменьшения читки международной корреспонденции усилить просмотр внутренней корреспонденции, в частности идущей в армию{177}. Но уже в январе 1930 г., рассматривая вопрос об операции по ликвидации кулачества, коллегия ОГПУ предложила «на время операции усилить перлюстрацию корреспонденции, в частности обеспечить стопроцентный просмотр писем, идущих в Красную армию, а также усилить просмотр писем, идущих за границу и из-за границы [курсив мой — авт.]»{178}.
В результате цензоры ОГПУ обнаружили все возрастающее количество писем, идущих из деревни за границу, с применением техники тайнописи (писали молоком, использовали и другие органические вещества). В результате была усилена работа спецлабораторий и одновременно — «контрразведывательные мероприятия» по поиску и «разработке» авторов писем. Одновременно было усилено внимание к деятельности радиолюбителей, которые также время от времени передавали короткие сообщения о репрессиях, о продовольственных трудностях и пр. своим зарубежным коллегам. Любопытно, что и радиолюбители, и их радиостанции отнюдь не были запрещены. Они были отнесены к категории государственного резерва для связи на случай войны. Однако среди них была создана сеть осведомителей, установлено постоянное наблюдение и налажен строгий учет{179}.
Тем не менее в ряде западных стран стали появляться в прессе разоблачительные материалы, основанные на свидетельствах из СССР, что вызывало опять-таки соответствующую реакцию ОГПУ по усилению контроля.
Неудивительно, что связи с заграницей, даже родственные, зачастую воспринимались как «пятно» в анкете. Так, в апреле 1928 г. в материалах полпредства ОГПУ по Сибирскому краю, посвященных специалистам Кузбасстреста, особо подчеркивалось: «…ранее работал в Германии, где и учился… Выписывает немецкую литературу… С проживающими в Германии и Англии родственниками ведет переписку»{180}.
Получение помощи от родственников из-за рубежа уже являлось преступлением. Только в Ленинграде и Ленинградской области за связь с белой эмиграцией в 1935 г. было репрессировано около 2000 человек, в основном так называемых «бывших», при этом свыше 700 были обвинены как «контрреволюционеры, существующие на средства иностранных фирм и зарубежных родственников»{181}.
Не спасали даже относительно высокие посты: в 1937 г. был исключен из партии и снят с должности председатель одного из райисполкомов Омской области Безденежных за то, что «имел жену польку, мать жены по 1937 г. включительно вела переписку с Польшей, о чем Безденежных знал, но мер к прекращению этой переписки не принял»{182}. И подобных примеров можно привести огромное количество.
Профессиональные связи и связи «по интересам» также вызывали пристальное внимание «компетентных органов». В 1932 г. было закрыт основанный в 1908 г. Союз эсперантистов. Даже международные контакты филателистов вызывали подозрения; так, в 1931 г. был арестован известный филателист, у которого изъяли 79 листов филателистической переписки. Этого оказалось достаточно для обвинения и осуждения на 10 лет «за участие в антисоветской организации». В 1934 г. подозрения местных чекистов вызвала переписка заведующего Ливенской электростанцией со своими коллегами из Франции: «связан письменной связью с заграницей — Франция, Париж, что не исключает возможности шпионажа». В результате заведующий был уволен с должности начальника электростанции и стал простым электриком, а позднее был репрессирован и погиб{183}.