– Я сейчас отругал Ростовцева, да и Локтееву изрядно досталось, – начал он без обиняков. – Как вы могли, Шитов, давать в газету такую, извините, сомнительную статью?
– Это почему же – сомнительную? – не выдержал Шитов. – Что, она плохо написана?
– Плохо! – выкрикнул Воронов. – Оплевали уважаемого человека, старейшего нашего рыбака…
– Вы сказали – старейшего? – хмыкнул Шитов. – Насколько мне известно, Фалеев всего года три как занимается рыбным промыслом.
Впрочем, Воронов и сам понял, что насчет "старейшего" – хлебнул лишку, и тут же поправился:
– Я хотел сказать, в лице Фалеева вы оплевали всех сахалинских рыбаков. Всех до единого! Нет, это же надо додуматься до такого? Какой-то "фирмач" наглым образом пытается захватить государственное здание, а журналист…
– Я старался быть объективным, – твердо сказал Шитов. – Вы могли заметить, что я никого не поддерживаю и никого не черню. Я лишь привожу кое-какие факты.
– Факты тоже надо уметь подавать, – отрезал Воронов. – Так, как вы их подали, Евгений Александрович, в нашей газете, – слово "нашей" он выделил, – не подают. Имейте это в виду… Идите!
И в четверг же Шитову позвонил Каратов.
– Мне кажется, нам необходимо встретиться, – сказал он. – Скажем, в три часа вас устроит?
– Где вы хотите встретиться? В офисе?
– Нет. Было бы удобней встретиться где-нибудь в другом месте… Ну, скажем, на автобусной остановке у театра. Он же от вас – в двух шагах, не так ли? Вот там я вас и буду ждать…
Шитов положил трубку.
Видимо, разговор Шитова с Каратовым слышал и кто-то третий. Потому что минут без пятнадцати три к театру подъехала белая "Нива" с городскими номерами. В машине сидели двое, молчаливые и сосредоточенные.
Каратов подъехал в три ноль пять.
– Садитесь, – сказал он, открывая дверцу "Тойоты". Шитов устроился на заднем сидении.
– Куда поедем? – спросил он.
– Да недалеко… Один парень держит в Южном что-то вроде гостиницы, вот к нему и поедем.
Каратов отпустил сцепление, "Тойота" стремительно рванулась с места.
Вслед за ней от театра двинулась и белая "Нива"…
На следующее утро папка с надписью "Москвич" пополнилось еще одним документом:
"…В ходе оперативных мероприятий был установлен контакт Москвича с журналистом областной газеты Шитовым, который был замечен 29 октября т.г. на автобусной остановке "Гортеатр" в 14 час. 50 мин. В 15 час. 05 мин. подъехала "Тойота", цвет "металлик", государственный номер "07-14 СХР". Далее машина проследовала на ул. Сахалинскую к зданию, арендуемому ЗАО "Кентавр", где оба оставались до 16 час. 20 мин. Содержание беседы источнику неизвестно."
– А вот люстру мы зря с собой не взяли, – сказала жена. – Она ведь легкая, могли бы и увезти… Ты слышишь?
– Да, конечно. Могли бы и взять, – согласился Шитов, не открывая глаз. – И люстру, и стиральную машину…
– Дурак, – беззлобно сказала жена. – Сорвались с места, как два идиота… Кого испугались?
– Допустим, и не испугались… Это ты зря. Но оставаться в квартире с деньгами вовсе ни к чему. Мало ли чего?
– Вечно ты чего-то боишься, – усмехнулась жена. – Ладно уж, помолчи…
Шитову стало обидно. Мало того, что голова болит так, что хоть отрывай ее да выбрасывай, а тут еще тебя такое говорят… Ну, совсем плохо получается.
Сколько они уже плывут? Час, полтора?
Скорее бы, что ли, Ванино…
В пятницу утром пишущая братия собралась в кабинете Воронова.
– Все в сборе? – сказал редактор традиционную фразу. – Так, хорошо… Кто сегодня выступает с обзором? Вы, Максим Максимович? Ну, начинайте, послушаем…
Завотделом социальных проблем Валювич говорил недолго, минут пятнадцать. Выступать на планерках он умел: никого не ругал, но зато никого и не хвалил. Отделывался общими фразами. Воронов слушал его с бесстрастным выражением лица. На Шитова редактор предпочитал не глядеть – отводил глаза в сторону.
– У вас – все? – спросил он, едва лишь Валювич произнес свою последнюю, аккуратно округленную фразу. – Ну, что ж, поработали мы неплохо… – Взгляд Воронова обежал лица сидевших за столом сотрудников. – Но, может быть, кто-то хочет что-нибудь добавить к выступлению Максима Максимовича?
– Я хочу. Позвольте?
– Да, пожалуйста!
Поднялся корреспондент Колпаков, близоруко прищурился, поднес к крючковатому носу несколько мелко исписанных страниц.
– Меня вот что удивляет, друзья, – начал он. – Вот мы пишем о земляках-сахалинцах, стараемся их как-то защитить, чем-то помочь… И это все правильно, так и нужно работать в газете. Но вот я прочитал недавно один материал – и знаете, очень расстроился…
– А конкретней можно? – подал голос Леша Габер, завотделом культуры.
– Тише, тише! – редактор постучал карандашом по столу. – Не надо дергать своего же товарища репликами… Продолжайте, Колпаков.
– Тут просят конкретности… Что ж, можно и конкретность! – Очки Колпакова метнулись в сторону Шитова. – Я имею в виду ваш последний материал, Евгений Александрович – "Скандал в благородном семействе". Вы сами-то, Шитов, понимаете, ЧТО написали?
Это выделенное Колпаковым "ЧТО" прозвучало для Шитова так неожиданно, что он растерялся. Давно уже, еще со времен его работы в "районках", ему не говорили ТАКИМ тоном и ТАКИЕ вещи. Чего-чего, а уж за факты, за стиль, за выбранную для материала интонацию он, Шитов, всегда был спокоен, потому что знал: ошибок быть не может. Ну, не может – и все! Слишком долго он учился писать, слишком трудно он поднимался из глухих заштатных газет в областную печать, чтобы можно было позволить себе какую-нибудь серьезную ошибку в материале, тем более – в таком, как "Скандал…"
– В чем же ты, Валера, хочешь меня упрекнуть? – хрипло спросил Шитов. – В чем же, конкретно, я не прав?
– Во всем! Во всем ты не прав, Шитов, – Колпаков, обычно щепетильный в выборе слов, сейчас говорил, словно захлебываясь предложениями. – Мне звонили ребята из "Сахрыбпрома"… Они возмущены… Это же надо – оплевать целую отрасль! И какую?! Рыбную отрасль! Ведущую отрасль на острове…
– Постой, Валера, ты о чем говоришь? – перебил его Габер. – Ты вообще-то думаешь, в чем пытаешься обвинить Шитова?
– Тише, Алексей Степанович! – карандаш Воронова снова пришел в движение. – Вам же слова не давали, так? Давайте сначала выслушаем Колпакова. Мне кажется, он говорит дельные вещи…
– Вот именно, что дельные, – громко сказал Буравчик. – Я вон, тоже прочитал этот "Скандал…", так чуть со стула не упал…
– Меньше пить надо, – вполголоса заметил Габер. Лицо у Буравчика стало багровым:
– Попрошу без оскорблений! – крикнул он задиристым фальцетом. – Я ведь тоже могу наговорить…
– Тише, тише! – Воронов был вынужден даже подняться из-за стола. – В чем дело? Мы что – занимаемся склоками или все-таки присутствуем на планерке? – И сверкнул глазами на Габера. – Если вы еще раз позволите себе такие реплики, я буду вынужден попросить вас удалиться из кабинета, чтобы не мешали нам работать. Продолжайте, Колпаков.
– Собственно, у меня все, – сказал тот. – Лично я считаю материал Шитова весьма неудачным. Мы еще на редколлегии, видимо, будем о нем говорить, когда соберемся подводить итоги месяца…
– Да лишить его квартальной премии, и все дела, – встрял Буравчик. – Мне ведь, кстати, тоже знакомые рыбаки звонили… Опровержение собираются писать.
– Пусть пишут, – отрезал Шитов, уже вполне взявший себя в руки. – Посмотрим, какие они приведут аргументы…
– Ну, положим, у вас, Шитов, они их согласовывать не будут, – заметил Воронов. – Ладно, поговорили – и достаточно. Давайте посмотрим планы на неделю… Николай Иванович, планы все отделы сдали?
– Да, все, – ответил Локтеев.
– Прочитайте их, пожалуйста…
К материалу Шитова больше не возвращались.
После планерки Шитов зашел к Локтееву.
– А что, Николай Иванович, ты тоже считаешь, что материал неудачный? – спросил он напрямую.
Локтеев задумчиво пожевал губами, стал бесцельно перебирать на столе бумаги.
– Я так не говорил, – наконец отозвался он. – Но ведь коллектив считает…