Названная Мишкой сумма меня не разоряла, и, передав ему «барашка в бумажке», я спросила:
— Ну, где у тебя канцелярия?
— А зачем тебе канцелярия, руки пачкать, в бумажках рыться? — удивился Мишка. — У меня один воспитатель есть, так он всех, кто здесь когда-то побывал, можно сказать, с самого основания колонии и в лицо, и по именам помнит, кто чем отличался, кто чем занимался. Сейчас я его приглашу, и беседуйте на здоровье.
Козин вызвал по внутренней связи какого-то Петра Афанасьевича и, когда тот пришел, попросил помочь мне в поисках. Я попрощалась с Козиным и пошла за капитаном Дониным, как он представился, войдя в Мишкин кабинет.
В небольшой чистенькой комнате, никак не похожей на казенное помещение, Петр Афанасьевич, сущий солдафон на вид, пригласил меня садиться и, устроившись сам, спросил:
— Кого ищете?
Я достала фотографию и показала на близнецов:
— Вот этих ребят, они 74-го года рождения. Кажется мне, что могли они у вас поквартировать году так в 88-м.
Донин неторопливо надел очки и стал внимательно рассматривать снимок, потом также неторопливо их снял, сложил, убрал в карман, вернул мне фотографию и, наконец, сказал:
— Неправильно вам кажется, их у нас никогда не было. А позвольте вопрос, почему вы их ищете?
Ох, не стал бы он спрашивать из праздного любопытства, не тот он человек. Значит, знает что-то, но скажет только, если сочтет нужным. Ну что ж, немного приоткроем тайну, врать ему ни в коем случае нельзя. Мужик он, судя по всему, битый, сразу же это поймет, и пиши пропало.
— Я ищу этих теперь уже взрослых мужчин по просьбе их отца. Он их никогда не видел и даже не знает, как их зовут. Фотографию он получил по почте, на конверте был штамп нашего города. А поскольку третьим на фотографии Матвеев, который с 84-го по 88-й был у вас на постое, то я и решила, что они могли познакомиться здесь. Фотография же сделана в 1995 году.
Донин задумался, потом, видимо, что-то для себя решив, сказал:
— Кое-что я вам расскажу, не все, конечно, но ведь и вы всего не говорите. У Паши Матвеева была фотография этих мальчиков, он их братьями называл. Мать их к нему на свидания каждые выходные приезжала. Не положено, конечно, но распоряжение сверху было — разрешить. А после 86-го, как мать Павла умерла, он эту молодую женщину стал мамой называть, точнее мамулей.
— А как звали эту женщину и мальчиков? И, может быть, вы знаете, кто дал такое распоряжение?
— Не помню, — это было сказано таким тоном, что без объяснений стало понятно: знаю, но не скажу.
— Петр Афанасьевич, а чем здесь Павел занимался, ну, кроме как учился. Он же что-то делал, может быть, планировал что-то. Уж вы-то должны были знать.
— А вот это, Елена Васильевна, из области вашего матушкой-природой заложенного любопытства, и к поискам вашим никоим образом отношения не имеет.
— Не имеет, Петр Афанасьевич, не имеет. Но согласитесь, что Павел Андреевич — личность настолько интригующая, что и поинтересоваться не грех.
— Не влюбились ли вы в него, часом? Если так, то зря. Пустое это. Ну да ладно. Павел здесь времени даром не терял, учился много: французский вот выучил. У нас в то время учительница музыки хорошая была, а у него слух идеальный оказался, так она его на гитаре играть научила, петь. Старинные романсы у него особенно душевно получались, на всех концертах выступал. Читал много, особенно по русской истории. Библиотека-то у нас богатейшая, чего только нет, а его, кроме всего прочего, туда еще и работать определили. Тоже по распоряжению сверху, место ведь самое престижное, как теперь говорят. Так его оттуда вытащить нельзя было, разреши ему, он и ночевал бы там.
Донин вспоминал о Матвее с удовольствием, видно было, что тот ему симпатичен:
— Сила в нем не мальчишечья была, а взрослая, мужская уже, так что задевать его опасались. Один раз только, помню, драка была. Даже не драка, а так, не пойми что. Появился у нас тут один папенькин сынок из Москвы и, не разобравшись толком, учительницу музыки, что с Павлом занималась, проституткой назвал. Мол, знаем мы эту музыку, сами так играть умеем. Ну, Павел ему пощечин и надавал, да так, что у того из носа кровь пошла. Новичок было в драку полез, а ему сказали, что Павел за убийство здесь находится, он и притих, гнида такая.
Донин даже передернулся от отвращения.
— Павла-то он стал стороной обходить, так вздумал над мальчонкой одним измываться, Вадиком. А тот постоять-то за себя не мог — маленький, слабенький, да еще и хромал сильно. Славный такой малец, умненький, тоже из библиотеки вытащить было нельзя, учился хорошо. В его дворе шпана всякая над бездомной собакой издевалась, так он, Кулибин малолетний, взрывное устройство, простенькое такое, под скамейку, где они обычно сидели, подложил, ну и рвануло. Пострадать-то никто не пострадал, но шуму было много. И как он к нам смог попасть, до сих пор не пойму? Бабушка старенькая у него одна только и была, видел ее как-то, когда она приезжала, такая чистенькая старушка. Так вот, что уж там произошло, не знаю, и свидетелей не было. А только, когда гнида этот из больницы вышел, то его быстренько в Грибники перевели.