Следуя давно установившейся традиции, я, как всегда в начале нового дела, чтобы не спугнуть удачу, погладила свой талисман — висящий на отдельном крючочке подаренный мне Игорем на счастье брелок для ключей в виде маленькой фигурки молоденькой беленькой кокетливой козочки, которую я назвала Снежинкой — я ведь в год Козы родилась. И он действительно принес мне удачу, правда, только в работе. Да мне другой и не надо. Как же это больно, горько и несправедливо, что Игоря уже нет в живых! Но я по-прежнему ощущаю его тепло и доброту — ведь мы же видим свет далекой, давно погасшей звезды… Ее самой уже нет, а свет все идет и идет…
Я тряхнула головой, чтобы отогнать неуместные сейчас грустные воспоминания, привычно подхватила навострившего уши Ваську на руки, чтобы он не выскочил на площадку, и открыла дверь.
Остановился лифт, и первым вышел Егоров, а за ним… Я окаменела не хуже жены Лота, мелькнула идиотская мысль, что следующим моим клиентом будет премьер-министр России. И ничего удивительного — за Колькиной спиной стоял Власов. Тот самый. Он снял темные очки и поздоровался.
Оцепенение сходило с меня частями. Первым вернулся голос. Хоть и с трудом, но я смогла поздороваться и пригласила их проходить в квартиру, но Николай отказался:
— Александр Павлович, это Елена Васильевна Лукова, частный детектив, о котором вам говорил ваш друг. А я, с вашего позволения, откланяюсь и вернусь, чтобы отвезти вас в аэропорт.
С этими словами он вошел в лифт, который предусмотрительно задержал на этаже, и был таков.
— Куда прикажете? — голос Власова вернул меня к действительности.
— Проходите, пожалуйста… Куртку можно повесить вот сюда… Присаживайтесь, вот в этом кресле вам будет удобно… Здесь курят… — я растерялась. Да и кто бы не растерялся на моем месте? — Может быть, чай или кофе?
Власов смотрел на происходящее спокойно, давно привыкнув к тому впечатлению, которое производит на женщин:
— Нет, спасибо, Елена Васильевна, — остановил он меня. — У нас только четыре часа, а обсудить надо очень многое. Давайте перейдем к делу.
Но я, закрыв Ваську в кухне, чтобы не мешал, все еще не могла успокоиться и достала одну из подаренных накануне бутылок;
— А может быть, коньяк? — Мне так хотелось его хоть чем-нибудь угостить.
Наверное, решив, что лучше согласиться, чтобы я перестала суетиться и пришла в себя, он сказал:
— Не откажусь.
Я быстро достала фужеры и коробку конфет, а Власов открыл бутылку. Когда коньяк был налит и бокалы подняты, я спросила:
— За что мы выпьем?
— За то, чтобы вы смогли найти моих сыновей, — с этими словами он выпил коньяк и, достав из сумки конверт, протянул мне. — Прочитайте.
Ну, знаете! Это слишком даже для меня. Столько событий в один день «многовато будет»: сначала Власов собственной персоной, теперь известие о том, что у него сыновья есть. «Нет, если я переживу сегодняшний день, то буду долгожителем», — подумала я и совершенно машинально выпила коньяк, как воду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, ни букета, и даже не закусила. Я взяла конверт и, прежде чем открыть его, достала сигарету — испытанное средство восстановить душевное равновесие. Власов тоже достал сигареты, дал прикурить мне, закурил сам.
И я внезапно полностью успокоилась. Не потому, что закурила, а потому, что началась работа, та самая, которая давала мне не только очень существенное материальное удовлетворение, но и моральное; которую я любила и умела делать.
Я другими глазами посмотрела на Власова. Как же его подкосила смерть дочери — потемневшее лицо, запавшие глаза, ввалившиеся щеки. Он сильно похудел, его роскошные волосы стали какими-то тусклыми. Хотя, если сравнить его с той фотографией с места аварии, то выглядел он, конечно, гораздо лучше. Может быть, заботами Екатерины Петровны, а может быть, дело в чем-то другом, например, в появившейся надежде, что еще не все потеряно для него в этом мире.
Ладно, возьмемся за письмо. Так. Конверт старого образца, адрес театра написан от руки, обратного адреса нет. Судя по штемпелю, письмо вынули из почтового ящика в Баратове вечером 6-го мая, а московский штамп от 14-го. Все правильно: сначала праздники, потом из-за отсутствия индекса письмо обрабатывали вручную. В конверте лежала фотография, которую я отложила на потом; само же письмо было написано от руки на листе бумаги для принтера.