В три часа ночи Трейси уже не могла разлепить глаза. И заснула.
Проснулась она от того, что кто-то зажимал ей ладонью рот. А две другие руки накрыли груди. Трейси попыталась сесть и крикнуть, но почувствовала, как кто-то срывает с нее рубашку и трусы. Пальцы скользнули между бедер, развели ноги. Пытаясь подняться, она отчаянно сопротивлялась.
– Тише, – раздался в темноте над ухом шепот. – Тебе никто не сделает больно.
Трейси двинула ногой в сторону голоса и не промахнулась.
– Carajo! – воскликнула невидимая сокамерница. – Врежьте ей как следует! Тащите на пол!
Твердый кулак угодил Трейси в лицо. Следующий удар был направлен под дых. На нее навалились, придавили к полу, придушили, бесстыжие руки шарили по телу.
На одну секунду Трейси удалось высвободиться, но тут же ее ударили головой о решетку, и она почувствовала, как из носа потекла кровь. Трейси лежала на бетонном полу. Руки и ноги прижали к плиткам. Она боролась, как сумасшедшая, но не могла одолеть трех сокамерниц. Холодные ладони и горячие языки ласкали ее тело. Ноги с силой развели в стороны, и у нее внутри оказался твердый холодный предмет. Трейси отчаянно извивалась, беспомощно пыталась крикнуть. Ей заткнули рот, и она, вложив в укус всю силу, вцепилась зубами в чью-то руку.
– Гадина! – раздался приглушенный крик.
Ее снова стали бить по лицу. Трейси все глубже и глубже тонула в боли, пока не перестала чувствовать.
Трейси очнулась от дребезжания тюремного звонка. Она лежала совершенно голая на цементном полу камеры. А три ее сокамерницы спали на своих койках. Железные Порты шла по коридору и кричала:
– Подъем! Приводить себя в порядок!
Заметив, что Трейси лежит на полу в лужице крови и один ее глаз совершенно заплыл, охранница открыла дверь и вошла внутрь.
– Что здесь происходит?
– Должно быть, свалилась с койки, – предположила Эрнестина Литтлчеп.
Охранница подошла к Трейси и ткнула носком ботинка в бок:
– Ну, ты, вставай!
Трейси слышала голос словно откуда-то издалека. «Да, – думала она, – надо встать, надо выбираться отсюда». Но не могла пошевелиться. Все тело вопило от боли.
Надзирательница схватила ее за плечо и заставила сесть. Трейси чуть не потеряла сознание.
– Что тут случилось?
Трейси, будто в тумане, видела неясные силуэты своих сокамерниц. Женщины ждали, что она ответит.
– Я… я… – Она пыталась говорить, но слова застревали в горле. Трейси попыталась снова, и глубоко запрятанный животный инстинкт заставил ее произнести: – Я… упала с кровати.
– Терпеть не могу смазливых сучонок, – бросила надзирательница. – Придется поместить тебя в мориловку, пока не научишься, как себя вести.
Наступило забытье, нечто вроде возвращения в материнскую утробу. Трейси осталась одна в темноте. В тесной подвальной камере не было никакой мебели – только на холодном цементе тоненький, вытертый матрас. В полу булькала служившая туалетом дыра. Трейси лежала в черноте и мурлыкала народные песни, которым давным-давно научил ее отец. Трейси не сознавала, что оказалась на грани безумия.
Она не очень понимала, где находится, но это не имело значения. «Должно быть, упала и ударилась, но мама обо мне позаботится». Она окликнула неверным голосом:
– Мама! – но, не получив ответа, снова уснула.
Трейси спала сорок восемь часов. Наконец беспамятство сменилось болью, а та уступила место горю. Она открыла глаза – ее ничто не окружало: стояла такая кромешная тьма, что Трейси даже приблизительно не могла определить очертания камеры. На нее нахлынули воспоминания. Трейси отнесли к врачу, и она различила голос: «…сломано ребро и раздроблено запястье… мы это все зафиксируем… порезы и ушибы серьезные, но они пройдут… она потеряла ребенка…»
– Ребенок… – прошептала Трейси. – Они убили моего ребенка… – Она заплакала. Горевала по потерянному ребенку. И по себе. Оплакивала весь безумный мир.
Трейси лежала на тонком матрасе в холодной темноте, испытывая такую ненависть, что от нее сотрясалось все тело. Мысли обжигали мозг нестерпимым пламенем и вскоре испепелили его. У Трейси осталось одно чувство: отомстить! Но отомстить не трем ее сокамерницам. Они такие же жертвы, как она. Отомстить людям, которые погубили ее жизнь!
Джо Романо: «…твоя старушка надула меня. Не сказала, что у нее такая аппетитная дочка…»
Энтони Орсатти: «…Джо Романо работает на человека по имени Энтони Орсатти. Энтони Орсатти контролирует весь Новый Орлеан…»