* * *
Мирьям, Мирьям, мне больно,что в затмении тащат твои образа по Европеи бормочут с амвонов, тебя называя Марией…Если б мог я к тебе подойти в час, когда ты плывёшь надтолпою,чтобы губы твои целовать, словно розы Шарона,и тебе рассказать, что живут здесь евреи,евреи простые,и что есть у них жёны и детив этом городе, городе страха —раскололся бы тотчас мой череп и вытекбелый мозг мой на камень,а толпа продолжала бы путь как ни в чём не бывало.Кровь течёт, я иду, но ты, Мирьям, об этом не знаешь,и звучит твоё имя: Мария. Звучит на латыни.
* * *
Улетают в скитание птицы – прекрасны их птичьи скитанья.Сердце мира открыто для них, озарённое светом:вольной стаей взлетают они, устремляясь в просторы, —и с нимиподнимается солнечный круг, и бежит он с востока на запад.А усталым ногам говорят вавилонские реки(сквозь туман, полный слёз, застилающий звёздное небо):«К нам, бездомные, к нам возвращайтесь из края страданий.Вы устали в пути, а дороги уходят всё дальше.Велика перед вами земля – так войдите же в реку,и она унесёт вас в глубокое счастье покоя,в океан беспредельный».Мой суровый отец, моя мама – само благочестье!Не прислушаться ль нам? Уже вечер. В тумане,полном слёз, не войти ли в поток, что уноситв океан беспредельный?..Или мы не хотим изумляться цветению лилий,видеть ясный закат, любоваться походкой красавиц?Но отрада для всех – океан беспредельный…Не прислушаться ль нам,ведь туман полон слёз в этот вечер?
* * *
Красен хлеб наш субботний. А красные яблоки наши —как кровавые луны, лежащие в чёрных озёрах,как кровавые луны, созревшие в ночь полнолуньяв вашем Царстве Креста.Велико это царство: моря занимает и сушу.И кого здесь волнуют вавилонские реки,чьи потоки оставили нам непросохшие слёзыбесконечного плача?И кого здесь волнует, что хоронят упавшее в водучьё-то тело, а рядом стоят лики смерти живые —люди в чёрных одеждах: они окружаютчереп женский пробитый, наполненный грязью и тиной.
Для того колокольня, чтобы слушать нам звон похоронный,слушать колокол скорби.А ещё есть в костёле орган, что поёт «аллилуйя»в чёрный вечер субботний – словно кровью он мажетдвери наших домов: знаки Каина ставит.
* * *
Может, самое чёрное вижу я здесь из пророчеств,каждым нервом своим ощущаю я ужас,оттого что сбываются эти виденьяздесь, в долинах страданья, на земле христианства.Мы сошли со ступеней крутых, на которых стояли,покачнул наши лестницы ветер Европы:всем любовь – даже тем, кто готовы нас резать,даже душам злодеев – Небесное Царство.Пламя в наших глазах, опалённое небо:и пылают костры, и снуют между ними евреи,и ни слова не могут сказать, и не знают, где выход,и не видят, что небо в огне и что бездна под ними.Только мельницу видят они, чьи вращаются крыльяв ядовитом пространстве, и мелют, и мелютвоздух кладбищ осенних, старых кладбищ Хешвана[8].Как могу я, идущий от страданья к страданью,одинокий еврей, в чьей крови страх еврейский и ужас,ужас ночи насилья слепой и закланья овец – как могу япробудить это павшее воинство: тысячи тысячна полях Украины, на польских дорогах!Чтобы встали они и себя, своё множество самиувидали: червями обглоданных мёртвых евреевв снежном Царстве славянском,в стране колокольного звона.Только ночью встаёт это воинство мёртвых,и когда я иду к своей белой постели,к моей белой постели их тени подходят,говоря: «Посмотрите на нас, посмотрите!Вот таким ваш конец – всех и каждого – будет!»
* * *
Только десять евреев останутся после закланья,чтобы видели все: был народ здесь, в краю колоколен.Но в крови своих ран не придут они к римским воротам.Как случилось, что вместо Давидова Царстваесть у нас обветшавшее царство литовских местечек,где мы сумрачный сон иудейский наш видимо берёзах, корнями вцепившихся в землю,и о лунах, мерцающих над изголовьем…Есть у нас царство польских тоскливых предместий(где порой наши сны прерываются воплем),Есть край скорби и ужаса на Украине —тот простор, где закланье овец происходит…И ещё есть на суше, от моря до моря,много мест, где раскрытые ждут нас могилы.Есть и мельница – чёрными машет крыламии касается туч: милосердия просит.И шатры есть цыганские – ставят евреиих, кружа по земле, будто солнце по небу.