Энджел направляется к нам, покачиваясь сильнее, чем на платформе.
– Где мой? – спрашивает он, пока я забираю напитки.
– Извини, я подумал, что у тебя уже есть, – отвечаю я.
Это звучит не так осуждающе, как «мне кажется, тебе уже достаточно», и поэтому снижает шансы, что Энджел выпьет бутылку водки, чтобы доказать свою точку зрения.
– Идите за мной, – говорит Энджел и неожиданно уходит. Мы втроем следуем за ним в темноту ночи, наш путь освещают лишь кусты и деревья, усыпанные сверкающими огоньками, а также мигающий свет от аттракционов.
– Куда мы идем? – настороженно спрашивает Джон.
– В надувной замок.
– Зачем? – Я ухмыляюсь, и Энджел поворачивается, чтобы указать на меня и Зака.
– Ты и ты. Время надувного замка.
Я опрокидываю свой стакан и снимаю пальто, а Зак выливает остатки алкоголя на траву. Затем мы все снимаем обувь и вслед за Энджелом забираемся в надувной замок.
Энджел падает на спину и хохочет, как маленький ребенок, а Джон – единственный трезвый среди нас – чинно усаживается рядом с ним.
– Ты мог бы ответить на сообщения, – говорит он. – Я волновался.
Энджел снова смеется.
– Не хотел испортить сюрприз. Кроме того, я не проверял свой мобильник.
Он достает телефон и начинает снимать Джона.
– Ты в прямом эфире. Джон, расскажи всем, что ты только что сказал мне. Я хочу зафиксировать тот факт, что ты волновался обо мне.
Джон закатывает глаза.
– Я лишь хотел убедиться, что ты хорошо проводишь время на своей вечеринке.
Энджел поднимается на колени, камера в его руках трясется. Готов поспорить, его зрителям это нравится.
– Разве это не мило?
– Почему бы тебе не показать всем свою вечеринку? Фанатам это гораздо интереснее.
– Нет, они хотят увидеть тебя. Признай это. Ты любишь меня и сильно переживал, потому что не мог найти на моем же дне рождения.
Теперь я точно знаю, что он под кайфом. Джон прав – ничто не раздражает трезвого Энджела так сильно, как суета вокруг его персоны. Видимо, то, что он принял сегодня, сделало его необычайно ласковым. Предполагаю, что это молли[8].
– Энджел.
– Скажи это! – приказывает Энджел детским голоском и прижимает ладонь к щеке Джона так, чтобы это попало в объектив камеры. – Скажи, что ты любишь меня и беспокоился обо мне.
– Конечно, люблю, и рад, что мы нашли тебя и наконец-то можем повеселиться!
Джон отмахивается от руки Энджела и говорит на камеру:
– Не забудьте поздравить Энджела с днем рождения, чтобы он смог прочитать все ваши сообщения во время завтрашнего перелета в Европу! Мы едем, детка!
Подготовка по общению в СМИ явно не прошла для Джона даром.
За пределами камеры Зак неуверенно стоит посреди замка. Энджел и Джон начинают бороться за телефон Энджела, и первый во всю мощь своих легких кричит о свободе прессы и нападении на рабочем месте. От их потасовки замок начинает ходить ходуном, и Зак спотыкается, но ему удается удержаться на ногах.
Но ненадолго.
Я разбегаюсь и падаю в нескольких футах от него, с силой подбрасывая парня в воздух. Он тяжело приземляется и подпрыгивает, задыхаясь.
– Рубен!
Он бросается на меня и прижимает к полу, обхватив ногами, пока я хохочу. Я извиваюсь, пытаясь вырваться из его хватки, и смеюсь так сильно, что у меня перехватывает дыхание. Меня поражает, что, как бы мы ни использовали каждую возможность повеселиться во время гастролей, у нас было очень мало вечеров, когда мы бы могли просто подурачиться все вместе. Я скучал по этому.
Телефон жужжит в кармане, и, достав его, я вижу сообщение от мамы. Она что-то нашла. Стоит отметить, что она написала вместе со ссылкой на видео с YouTube. Я не перехожу по ней, мне и не нужно: название видно в предварительном просмотре. «Рубен Монтез десять раз странно двигает ртом во время исполнения песни Guilty!»
– Что ты делаешь? – спрашивает Зак, задыхаясь и приподнимаясь на локтях.
– Мама прислала занятное видео, – спокойно отвечаю я, показывая ему экран.
– О боже, это не так. – Все следы веселья исчезают, когда он вырывает телефон у меня из рук.
Я пытаюсь вернуть его, но он засовывает мобильник в задний карман, прижимая руку к моей груди, чтобы оттолкнуться. «Он натурал», – напоминаю я бабочкам, порхающим в животе.
– Нет. Прекрати. Ты идеален, и ты лучший певец, которого я когда-либо слышал за всю мою гребаную жизнь, и к черту твою маму. Прости, я не это имел в виду. Хотя, может так и есть?