– Я чертовски красив и в десять раз круче Рубена, я переспал с большим количеством девушек, чем Джон когда-либо здоровался. Однако же Chorus совершенно случайно отдал мне роль «милого девственника».
– Хорошо, – говорит Эрин, ее улыбка выглядит натянутой. – Принято к сведению. Я лишь подумала, что вы будете рады этой уникальной возможности, которая поможет с продвижением группы. И конечно же я буду рада передать ваши отзывы Джеффу.
Джон вдруг с интересом начинает рассматривать пол, и даже Энджел неодобрительно качает головой. Единственное, на что можно пожаловаться Джеффу, – когда тебя раздевают догола. Ничего не изменится. Даже если пожалуется его собственный сын.
– Если тебя это успокоит, – подает голос Киган из передней части автобуса, – то я тоже не попал в список.
Зак прочищает горло.
– Поздравляю, – негромко говорит он, улыбнувшись сначала мне, а потом Джону.
– Видите, именно такое отношение к своим товарищам я и искала, – щебечет Эрин.
Джон бросает в ее сторону взгляд, а затем сдается.
– Итак, кто хочет подняться на Эйфелеву башню? – напряженно спрашивает он.
– Ох, у нас нет времени, чтобы подняться на самый верх, – отвечает Эрин. – Только сфотографироваться, а потом нужно ехать на очередное интервью в M6 Music.
Судя по выражению лиц, никто из нас не удивлен услышанным.
Когда Эрин возвращается обратно в переднюю часть салона, Энджел скрещивает руки на груди.
– Ты же знаешь, что они не выбрали меня, потому что считают, будто парень-азиат не может быть сексуальным, – бубнит он. – Просто, черт возьми, невероятно.
На губах Джона расползается горькая улыбка.
– Папа считает, что не может быть расистом только потому, что он женился на темнокожей женщине. Он никогда этого не понимал, чувак. И сомневаюсь, что до него когда-нибудь это дойдет.
Энджел с отвращением фыркает и переключает внимание на мобильник. Джон наблюдает за ним, теряясь в раздумьях, после чего откидывается на спинку кресла и закрывает глаза.
Зак смотрит на меня, его лицо такое же мрачное, как, наверное, и мое.
Зак в моем гостиничном номере без футболки, что одновременно удивительно и невыносимо.
Я изо всех сил стараюсь на него не пялиться. И, признаться честно, это безумно трудно.
Он постучался в мой номер около пяти минут назад, попросил одолжить что-нибудь из моей одежды, чтобы надеть к Энджелу, потому что его уже тошнит от подобранных стилистами Chorus рубашек. И теперь мне нужно смотреть куда угодно, только не на него, чтобы все не испортить. Удивительно, но игнорировать полуголого парня в переполненной комнате гораздо проще, чем тет-а-тет.
Я утыкаюсь в свой телефон, повернувшись к нему спиной. Молча считаю до десяти, давая Заку достаточно времени, чтобы надеть рубашку. Но когда я поднимаю глаза, он все еще полураздетый стоит перед зеркалом и копошится с волосами. Небольшая полоска трусов видна над узким поясом джинсов, а его кожа гладкая и бледная от недостатка солнца.
Дело в том, что Зак очень красив. Я всегда так считал, даже когда это чувство было лишь платоническим. Он стройный и высокий (не долговязый), а в его густые каштановые волосы так и хочется запустить пальцы, чтобы убедиться в их исключительной мягкости. Ямочки на щеках, длинные ресницы, обрамляющие глубокие карие глаза, точеное лицо, заметные мышцы на руках. Если бы сегодняшний список зависел от внешности, а не рекламы, он был бы в нем. Гораздо ближе к вершине, нежели я.
Звуки шуршания сигнализируют мне, что он наконец-то надевает рубашку.
– Ты выглядывал на улицу? – спрашивает он. – Там так много людей.
Вообще-то нет. Когда мы вернулись с сегодняшнего концерта, у отеля уже собралась группа фанатов. Я открываю окно, высовываю голову, и, когда они замечают меня, поднимается рев, похожий на приливную волну. Это рой. Извивающаяся масса голов и рук, десятки людей, в основном девочки-подростки. Они кричат. Для меня.
Я – единственное, что существует для них сейчас, даже если иногда мой рот выглядит странно, или мое вибрато колеблется, или я забываю улыбаться прессе. Для них это не имеет значения. Это безоговорочно.
До Saturday я никогда не знал, что такое «безоговорочность».
Я машу фанатам. Зак протискивается рядом, и крики становятся еще громче. Просто оглушительными. «По крайней мере, они способны заглушить всякий шум, доносящийся из номера Энджела», – ненароком думаю я.
Я обнимаю Зака за плечи, и он хватает мою болтающуюся руку, чтобы удержать на месте.
– Bonne fin de soirée![12] – кричу я, хотя сомневаюсь, что кто-то услышит. Зак затаскивает меня внутрь и, посмеиваясь, обнимает. Толпа стихает, когда он закрывает окно.