— Что будем делать? — спросил Хефф. Джуди хохотала, как ненормальная, и накручивала на пальцы волосы.
— Дай ей проволона, старик.
Хеффаламп затолкал ломтик проволона Джуди в рот, и та с жадностью его проглотила.
В Джексонвилле, Флорида, ее смех перешел в скулеж, а веки налились тяжестью. В Сент-Августине она вдруг заснула, упав в заблаговременно раскрытые объятия Розенблюма. Тот на радостях принялся декламировать Рамона Переса де Айялу.
— Сент-Августин, старина Ужопотам, сечешь?
— Город стариков?
— Точно. Пенсионный план и турниры по шаффлборду.
— ММмм, — замычала Джек, разбуженная звуками чужого языка и запахом соли. — Где это мы, ребята?
— Шевелится, старик, смотри ты.
— Наверно, думает, что мы уже в Гаване. — Хефф. — Кстати, у меня на пароме небольшое дело. Какое сегодня число?
В Титусвилле они начали верить, что все-таки доберутся.
В Веро-Бич Хефф и Джек затянули «Пегги Сью».
В Форт-Пирсе они заснули на песке и проснулись с пересохшими глотками. Гноссос ползком пробрался в апельсиновую рощу у самой дороги и вернулся с раздувшимся рюкзаком.
В Лэйк-Уорт они заработали штраф за то, что давили на клаксон, и Гноссос потратил час, чтобы собрать все полицейские наклейки с ветровых стекол машин, которые только смог найти. Он вложил их в грубый конверт без обратного адреса и отправил местным фараонам.
В Форт-Лодердэйле живот разболелся еще сильнее. Отдавало в паху, и Гноссос делал вид, что боли не существует.
В Майами в туалете его вдруг обожгло так, что пришлось стоять у стены и долго-долго приходить в себя. Но когда они ехали по Коллинз-авеню, стало легче. Они хохотали над тетками со слоновьими ногами, в розовых соломенных шляпках и с подтеками то ли крема «Медный тон», то ли масло какао на физиономиях, мужиками в сандалиях «Доктор Шолл», гарсонами, игравших после смены в Ага-Хана. Предоставленные самим себе на заднем сиденье Джуди и Хуан Карлос, судя по всему, нашли истинную любовь.
На пирсе компании «Пи-и-О» они запарковали «импалу», купили на волшебную кредитку билеты, получили туристские карты серии В, выпили кувшин ледяной «пинья-колады» и взошли на борт парохода «Флорида». Здесь, в мире причалов, соленого воздуха и легких возможностей Гноссос чувствовал себя ни Тут, ни Там. Пеликаны стояли на столбах, бакланы ныряли, чернозадые чайки выпрашивали кормежку. Нефтяные разводы, кожа, канаты, скрип шпангоутов, Карибия. Вода закручивались в полупрозрачные воронки, голубые и бледно-зеленые. Цвет ее весенних гольф. Уже прочла записку, что, интересно, делает? Спринцеваться поздно, ждать когда, считать дни. Семя Гноссоса цепко и целеустремленно. У неповоротливого яйца нет ни единого шанса.
— Но почему, Папс? Блять, старик, неужели нельзя было иначе?
— Как-то стало отдавать тухлятиной, понимаешь? Не так, чтобы сильно, но явный кефирный душок.
— Что с того? Херово, старик, очень херово. Значит, конец, все.
Они стояли у лееров в толпе туристов и смотрели, как пароход медленно проходит мимо узкой косы с карантинными будками к открытому морю. Солнце село, и небо стало бирюзово-шафранным. Девушки ушли в душ, Хуан Карлос разглядывал землю.
— Я не собираюсь ничего кончать.
— Ты? Брось.
— Я не собираюсь ничего кончать, детка. Я слишком долго падал, сечешь? С меня довольно асфальтовых морей, теперь мне нужен дом на пригорке. Может, только она меня и удерживает.
— Она воняет для тебя кефиром и она же тебя удерживает? Ты гонишь.
— Ничего не бывает просто.
— Сколько можно повторять одно и то же?
— Но это правда. Посмотри на себя и на Джек, старик. Ты вытаскиваешь ее чуть ли не из трусов этой Ламперс, через пятьсот миль как ни в чем не бывало тащишь на виброкойку, а теперь собрался искать Кастро.
— Это другое дело.
— Еще бы.
— Я хочу сказать, она просто немного больна, а это совсем другое.
— Ага, а ты просто немного черный, а я просто немного грек. А Кристин, старик, просто немного американка, но если она думает, что со мной можно играть в эти двуличные игры университетских политиков, то у нее что-то с головой!
— У нее что-то с головой?
— Меня нельзя строить, чучело, это портит мне Исключительность. Плюс говняное письмо про то, что она меня дурит. Бля.
— Поэтому ты решил сделать ей ребенка?
— Точно.
— Научить уму-разуму, насколько я понимаю.
— Провести через весь круг, старик, удержать рядом.
— Вот тут мы с тобой разойдемся, на этих самых кругах. Я никогда не смогу понять, зачем держать рядом с собой человека, который тебя ненавидит, а?
— Она не будет меня ненавидеть — ребенок ее заведет.
— Н-да, тебе точно пора отдохнуть.
— Синдром американской мамаши возьмет свое — это как переключить передачу. Пятая скорость, сечешь?
— И потом, я не понимаю, с чего ей вдруг приспичило знакомить тебя с папашей.
— Ей это нафиг не нужно, детка. Она отлично знала, что я скажу нет. Ей надо было прикрыть больничные интрижки. Эта сука со мной играла.
Хефф смотрел на неуклюжего пеликана, который вдруг замедлил ленивый полет, сложил крылья и, словно мешок с камнями, рухнул на воду.
— Послушай, Папс, и постарайся въехать в то, что я скажу. Впервые с тех пор, как я с тобой связался, я вижу, что ты очень херово вляпался. До сих пор ты умудрялся не зависнуть ни на чем серьезном, и я никогда особо не парился, как ты там выкрутишься, ты всегда был крутым парнем; но сейчас ты влез во что-то очень личное, и мне без дураков страшно. Я не могу придумать рациональной причины, но чувство очень херовое, и ты должен это знать.
Пароход загудел, показался мигающий маяк, и Гноссос обернулся к бело-розовым отелям, расплывающимся в той части горизонта, где остался Майами.
— Это все из-за мартышки, ты бы не говорил, если б знал, — устало сказал он.
— Что еще за мартышка?
— Там, в Афине.
— Ого, старик, неужели ты ширялся?
— Нет, детка, эта тварь другой породы. А может и нет, я так и не понял. Блэкнесс ищет картину, сечешь?
— Ты вообще-то себя нормально чувствуешь?
— Бет говорит, он никогда ничего не найдет, а Кристин боится, что оно придет опять.
— Ох, бля…
— Он хотел ее убить, ясно?
— Пошли выпьем.
— Он вонял мочой.
— Чуть-чуть «Джонни Уокера» — для твоей головы в самый раз, или белого «бакарди».
— Но в комнату Ким оно не войдет никогда. Там аромат Невинности. Засекла меня с торчащим хером, теперь эта штука засела у нее в голове, будет думать черт знает что.
— А может по корытцу мартини?
Они сидели за плетеным столиком в небольшом танцзале и тянули мартини. Четверка музыкантов наигрывала мамбо и ча-ча, в центре покачивались бумажные шляпы пассажиров, сквозь иллюминаторы время от времени пробивались лучи с Флорида-Киз. Корпус корабля приятно вибрировал, в воздухе разносился теплый аромат Карибского моря. Хефф нетерпеливо ждал, когда появится его деловой партнер, а приведенный в чувство всесильным алкоголем Гноссос поглядывал на него с растущей ностальгией.
54
На хрустальном небосводе чайки быстрое крыло
Словно след алмазный тонко прочертило…
Вместе с легким летним бризом сквозь воздушное стекло
Тень упала и по пляжу проскользила…
О, блуждающая нежная печаль
Слабого безмолвного скольженья! (исп.)