Лорелей уже готова была сдаться, упасть в объятия, но в этот момент Аргус замер, точно окаменел, а потом неловко отстранился. Она едва сдержала возглас горького разочарования и покраснела, с ужасом заметив, что судорожно сжимает его рубашку. Осторожно, незаметно убрала руку: а вдруг в забытьи причинила боль?
Усилием воли Аргус подавил страстное желание увлечь зеленоглазую нимфу в постель и сделать своей. И вовсе не потому, что больные ребра не допустили бы вольностей. Остановила простая, очевидная мысль: перед ним незамужняя дочь герцога — та, которая совершила невозможное и освободила его из жестокого плена. Нет, эта благородная молодая леди выше любых попыток соблазнения, как бы ни стремилось к близости измученное, истосковавшееся тело. Румянец желания на нежных щеках и влажные от поцелуя губы манили и призывали, и все же…
— Прошу извинить меня, леди Лорелей, — произнес сэр Уэрлок хриплым от желания голосом. — Мне не следовало злоупотреблять вашей добротой.
По ее милому разгоряченному лицу пробежала тень. Аргус понял, что совершил ошибку, но в какой момент? История его отношений с женщинами была долгой и достаточно неприглядной — во всяком случае, до недавнего времени. А общаться в подобном ключе с аристократками и вообще не доводилось. Как правило, круг знакомых ограничивался служанками из таверн, горничными и куртизанками. Изысканных великосветских дам Аргус старался избегать по двум понятным причинам: во-первых, опасные игры грозили серьезными неприятностями, а во-вторых, вольности неизбежно привели бы к алтарю, чего ему совсем не хотелось. Надо было немедленно воспользоваться даром внушения и доказать молодой особе, что поцелуя на самом деле не было, а потом сконцентрировать силу воли и противостоять искушению, каким бы мощным оно ни оказалось.
— Извинить? — удивленно переспросила Лорелей.
— Это неразумно с моей стороны, — произнес Аргус, глядя ей в глаза и напряжением воли придавая голосу мощь прямого воздействия. — Вы скоро забудете об этой легкой оплошности. Ведь мы всего лишь беседовали.
Лорелей нахмурилась. В глубоком бархатном голосе сэра Аргуса неожиданно зазвучали странные нотки. И без того его темные глаза внезапно почернели, а пронзительный взгляд отозвался нервной дрожью.
— Неправда! Мы не только беседовали, — горячо возразила она. — Считаете меня наивной дурочкой? Разве во время обычной беседы язык мужчины способен оказаться во рту женщины? И не надо так на меня смотреть! Ха! Может быть, я шокировала вас тем, что не подчинилась вашей воле?
— Можно сказать и так. Позвольте попробовать еще раз.
Он снова взглянул на нее, посылая мощный поток энергии, однако Лорелей рассердилась еще больше.
— Странно! Очень странно. Вам зачем-то понадобилось доказать, что мы только разговаривали, а больше ничего не произошло, хотя на самом деле все было иначе.
Аргус недоумевал. Он серьезно отнесся к задаче, сосредоточился, включил посланный свыше дар, однако, мисс Сандан оставалась вне зоны внушения.
— Вы хорошо видите?
— Что за вопрос?
— Может, подобно многим, нуждаетесь в очках, но стесняетесь их носить?
— Что за ерунда! У меня прекрасное зрение.
— И со слухом тоже все в порядке?
— Разумеется. Но почему вас интересуют такие подробности?
Лорелей начала понимать, что необычный человек не просто считает ее глупышкой, которую можно убедить в чем угодно.
Аргус задумчиво потер подбородок. Наверное, странное поведение следовало как-то объяснить. Пальцы неосторожно коснулись ссадины, и он поморщился от боли.
— Кажется, я уже говорил, что Чарлз Корник захватил меня, чтобы похитить редкий талант.
Лорелей выпрямилась в кресле, однако продолжала смотреть все также прямо и открыто.
— Да. Отец рассказал мне о необычайной одаренности Уэрлоков и Вонов. Если бы я не увидела, как вы отправили за помощью собственный дух, то ни за что на свете не поверила бы. Честно говоря, я думала, что необычные способности в этом и заключаются.
— О, что вы! Это всего лишь умение, которое еще предстоит отточить, довести до совершенства. Нет, настоящий… дар состоит в умении использовать голос и взгляд для того, чтобы заставлять людей говорить правду и даже в поступках следовать моей воле. А еще я умею внушать веру в собственные слова, даже если все вокруг свидетельствует об обмане.
— Но со мной ничего не получилось. — Лорелей догадывалась, что в иной обстановке дерзкая попытка подчинить ее разум и волю вызвала бы у нее обиду и гнев, однако в эту минуту она испытывала лишь восхищение и, пожалуй, легкое недоверие. — Именно этот дар и хотел получить от вас Чарлз Корник?