— Пончик. Роллы с беконом. Я поняла: твой план на сегодня состоит в том, чтобы откормить меня и продать голодному троллю?
— Черт, ты меня расколола.
От реки тянуло холодом, Темза цветом напоминала синяк, ледяной ветер был бодрящим, как пощечина, и я стал шмыгать носом, а в глазах появилась влага.
— Папа сказал бы, что застыл, как ледышка, — заметила Тилли.
— Совсем замерзла? — спросил я.
— Нет, мне это даже нравится. Мне кажется, что я особенно привлекательна, когда щелкаю зубами, а нос покраснел.
Ближе к Лондонскому Глазу, где мы должны были встретиться с Чарли, людей на набережной стало заметно больше. Уличный актер, с головы до ног выкрашенный серебрянкой и одетый в костюм робота, готовился к представлению, а дети спешили надеть коньки. Перед Национальным кинотеатром первые торговцы раскладывали подержанные книжки в мягких обложках на передвижных прилавках. Затем вдалеке я увидел Чарли, и мое сердце подпрыгнуло.
— Это она.
— Где? — спросила Тилли.
— Там, красивая.
Тилли указала на бродяжку, которая наслаждалась утренней банкой сидра на ближайшей скамье.
— Вот эта?
— Ага. Именно аромат ее хрустящих от старого жира и грязи волос сразу привлек меня к ней.
Тилли рассмеялась.
— А помнишь того бездомного чувака из Истборна? Как его звали — Бобби Поул?
Тут Чарли нас заметила. Она помахала рукой и направилась к нам.
— Да. Бобби Поул. Мама тогда сказала, что однажды видела его на рынке.
— Да-да, когда он вдруг потряс брючиной и оттуда выпал ворованный кабачок.
Подошла Чарли. На ней было длинное черное пальто, широкий шарф и зеленая шерстяная шляпа, завершающая совершенно зимний гардероб. На бледных щеках горел розовый румянец. Выглядела она восхитительно. Чарли улыбнулась, показав небольшую щель между передними зубами.
— Над чем вы смеетесь?
Я рассказал ей историю Бобби Поула, и Чарли тоже рассмеялась, как будто это было самое забавное, что она когда-либо слышала, и мы с Тилли снова расхохотались. Я никогда не смеялся так часто, как в последние несколько дней.
— Тилли, это Чарли, — сказал я, когда перевел дыхание. — Чарли, это Тилли.
Они пожали руки, не снимая перчаток.
— Значит, ты его девушка, — сказала Тилли.
— О, не смущай меня, — сказал я.
Тилли подняла руки насмешливо-невинно.
— О’кей, больше ни слова.
— Смущайте, смущайте, — сказала Чарли.
— Итак, что будем делать? — я решил сменить тему.
Чарли махнула рукой в сторону:
— Я забронировала нам билеты на Глаз, для начала. Вы уже катались на нем?
Оказалось, что никто из нас. Тилли была в восторге и покатила бок о бок с Чарли к большому колесу, и они обе непринужденно болтали, как будто знали друг друга уже много лет. Чарли жестикулировала, когда говорила, и лицо ее оживлялось. Она выглядела как кинозвезда, «девушка по соседству» из старого американского фильма, и меня поразили две эмоции, одна за другой: радость, что она была со мной, и страх, что в любой момент она может исчезнуть, как это было после первого нашего вечера. Я твердил себе, что нужно расслабиться, наслаждаться жизнью. Кажется, я ей нравлюсь. То, как она смотрела на меня, было отражением моего взгляда на нее. И если бы она не интересовалась мной, не хотела, чтобы наша связь росла и крепла, она не была бы здесь сейчас, не развлекала бы мою сестру, не так ли?
Лондонский Глаз был даже лучше, чем я представлял себе — город простирался перед нами, гордый, древний и живой. Чарли указывала на свои любимые здания, а Тилли рассказывала, как она и «стая других детей-колясочников» были доставлены в Букингемский дворец, чтобы встретиться с королевой. Чарли ответила забавной историей о том, как королева приезжала в их школу в Лидсе и все они стояли на улице, размахивая флагами и надеясь, что она привезет с собой своих корги.
— Впрочем, теперь я не особая поклонница королевской семьи, — добавила она.
— О, так ты республиканка? — поинтересовалась Тилли.
Чарли махнула рукой:
— Давайте не будем портить день политикой.
Я уже знал, по тому, как она реагировала на новости, что Чарли ужасно злится, когда видит то, что представляется ей несправедливостью. Я стал свидетелем вспышки ее ярости в связи с какой-то новой инициативой правительства — так называемым налогом на спальни. Мне пришлось прервать ее на середине обращенной ко мне пламенной речи, постараться успокоить, оправдываясь, что я не премьер-министр и не могу отвечать за его решения. Мне нравилось то, как искренне и горячо она воспринимала мир. Это было еще одним проявлением ее страстной природы.