Тяжелая черная машина застопорила у входной двери. Из машины вышел военный в форме капитана Советской Армии, коренастый, наголо обритый, в до блеска начищенных сапогах.
Беллами начинает объясняться с помощью переводчика.
Русский перебивает:
— Я в курсе дела. Речь идет о сыворотке для экипажа траулера «Мария Соренсен».
Беллами и Кармон застывают в изумлении.
Офицер с достоинством объясняет:
— Нас предупредила наша специальная радиостанция.
Кармон вступает в разговор:
— Поскольку вам известно, о чем идет речь, будьте любезны распорядиться, чтобы нам вернули пакет. Мы переправим его в Осло, оттуда самолет санитарной авиации доставит его на судно и сбросит на парашюте.
— Нет, месье.
Капитан произносит свой ответ сдержанно и спокойно.
Беллами и француз протестуют.
— Вы отказываетесь вернуть нам сыворотку?
— Отказываюсь.
— Почему?
— Она конфискована.
— Но однако... люди под угрозой смертельной опасности. Они ждут медикаменты.
— Знаю.
— И вы против того, чтобы сыворотка была им послана?
— Этого я не сказал.
Беллами выходит из себя:
— Не понимаю, что за шутки?
Офицер не отвечает, обращается к полицейскому:
— Отнесите пакет в мою машину.
Беллами неистовствует: все, что ему рассказывали о русских, просто чепуха по сравнению с этим! Русские — бандиты, враги цивилизации, скоты! Ему хочется выть от ярости, лезть в драку. Кровь приливает к голове. Он — американский гражданин, — вопит Беллами, — не допустит этого. Его не запугаешь! Советский офицер улыбается:
— Самолеты есть и у нас. И летают они быстрее ваших.
Этого Беллами не ожидал. С трудом проглатывает готовые сорваться с языка оскорбления, не находит что сказать. Смотрит на Кармона. Тот не может сдержать улыбку. Можно подумать, что это его забавляет. Американец сжимает кулаки: чему радуется этот идиот? С удовольствием закатил бы ему оплеуху. Беллами никогда не занимался политикой, но он вспоминает о спорах в кафе, ресторанах, во время его поездок по американским городишкам: повсюду велись разговоры об этих фальшивых европейских союзниках, состоящих на содержании у янки-налогоплательщика. Лучше было бы от них избавиться.
Машина с русским офицером трогается с места и уезжает, а Беллами все еще не может выговорить ни слова.
Народный полицейский хлопает его по плечу:
— Вы свободны.
Похоже, этот тоже издевается. Американец жалеет, что остается в долгу у полицейского. С каким удовольствием преподнес бы ему едкое словцо, — такое, чтобы тот к месту присох. Великие люди при подобных обстоятельствах произносят исторические слова. Так утверждают по крайней мере.
Беллами и Кармон выходят и бредут вдоль широкой улицы; обсаженной деревьями. Город начинает просыпаться. Первые прохожие торопятся к остановкам метро и автобусов.
Сильный удар ноги, которым Беллами отбрасывает в сторону консервную банку, выводит француза из задумчивости. Банка с шумом катится по асфальту. Еще один удар ногой отсылает ее подальше на мостовую: Беллами отводит душу.