Советский летчик вручает драгоценный пакет служащему Красного Креста, небольшого роста, усатому человечку. От долгого ожидания на воздухе он простудился, его одолевают кашель и насморк. Он передает пакет пилоту санитарного самолета. Пока летчик укладывает пакет в водонепроницаемый контейнер и заводит самолет, служащий Красного Креста спешит в бар, заказывает горячий грог. Потирая руки, жмется к печке, пытаясь согреться. Один из его товарищей предлагает закурить, он сначала отказывается, но потом, передумав, затягивается в надежде согреться. Но напрасно, папиросы вызывают только новый приступ кашля. От участия в операции по спасению рыбаков у него в памяти останется только длительное ожидание на ветру, крепкий грог, вызывающий слезы на глазах, и насморк, от которого он тупеет. Вот и все.
Летчику санитарного самолета столько же лет, сколько советскому летчику, — двадцать семь. Он тоже блондин. У них примерно одни и те же вкусы: механика, музыка, танцы. Но норвежец Свен — пацифист, социал-демократ, увлекается политикой и даже занимается профсоюзной работой. Свен с молчаливым одобрением разглядывает машину русского — «МИГ», но в силу своих пацифистских убеждений он не испытывает враждебности, а всего лишь обычное недоверие. Ему хотелось бы поговорить с советским пилотом, но оба не располагают временем. Свен должен сейчас же лететь и сбросить сыворотку на корабль. Трудное задание, но он справится, так как ему уже неоднократно приходилось выполнять такие поручения.
8 часов 30 минут (по Гринвичу) в НеаполеС установлением нормальной радиосвязи реле[2] стали не нужны.
Полицейский разбирает приемник. Комиссар Ипполито собирается увести дона Доменико.
— Куда вы его везете? — протестует Кармела.
— Куда же еще — в тюрьму, конечно.
Кармела становится у двери, решительно загораживает, полицейским путь:
— Вы не сделаете этого.
— Сначала спрошу у тебя разрешения, — ворчит комиссар, пытаясь отстранить ее.
— Только благодаря ему вы спасли людей на корабле.
— Пусть вызовет их свидетелями в суд.
Отец с невозмутимым спокойствием присутствует при этой тягостной сцене. Это его обычный метод: если он не может утопить противника в потоках своего красноречия, то надевает маску благородного достоинства. Дон Доменико меряет презрительным взглядом полицейских, которые пытаются оттащить от двери Кармелу. Она нападает на них, цепляется за притолоку двери, царапается, ругается. Мужчины очень довольны, что могут наконец, дать волю рукам, — девчонка всю ночь вела себя вызывающе. Они жмут Кармелу, тащат, ощупывают всласть. Она отбивается, полицейские рады потормошить ее еще немного. Борьба больше походит на веселую дружескую возню, чем на драку. Наконец им удается ее оттолкнуть. Д'Анжелантонио спускается по лестнице вслед за комиссаром. Но от Кармелы не так легко отделаться. Растрепанная, запыхавшаяся, она идет за ними, не переставая кричать им вслед, призывая в свидетели соседей, которые выходят из своих квартир на лестницу и во двор.
— Они уводят отца! Он не виновен! Он только ответил кораблю на призыв о помощи. Благодаря ему рыбаков спасли, а теперь его арестуют.
Полицейские, привыкшие к протестам, не слушают ее. Толкают арестованного к машине. Но небольшая группа людей в халатах, домашних шлепанцах и бигуди волнуется.
— Что со мной будет? — стонет Кармела, ломая руки точь-в-точь, как это делают героини кинофильмов.
— В самом деле, что станет с этой малюткой? — поддерживает какая-то сострадательная кумушка.
Присоединяются другие голоса:
— Дон Доменико честный человек.
— Мы все его знаем.
— Вы не можете арестовать доктора.
— Он ничего не сделал.
— Заткнитесь, — орет комиссар. — Вас не спрашивают.
Грубый окрик восстанавливает тишину. Кармела меняет тактику. Бросается к ногам Ипполито.
— Простите его, господин комиссар, он больше не будет. Обещаю вам.
Соседи хором поддерживают:
— Простите его.
Ипполито пытается поднять девушку. Она не хочет сдвинуться, с места; полицейскому это начинает надоедать.
— Я не могу ничего сделать.
— Если захотите — сможете. Вы начальник.
Снова все хором вступаются:
— Если захотите — сможете. Оставьте его на свободе.
— Эй, вы, чего суетесь? — вопит комиссар.
Но полицейские, которые собирались посадить «доктора» в машину, начинают колебаться. Доменико, который до сих пор не вмешивался, считает, что настал момент выступить на сцену. Как превосходный актер, он говорит торжественно, искренним тоном: