Выбрать главу

Речка, бежавшая вдоль шоссе, превратилась в реку, долина расширилась, фабричные трубы, маячившие вдали, приблизились, появились две высокие готические колокольни. А вот конечная остановка трамвая и первые следы войны: заброшенная фабрика, прогнутые траверсы, куски белого бетона, висящие на мертвой, проржавевшей арматуре. А затем вдруг зеленоватый простор широкой реки. Город Регенсбург.

Автомашина остановилась перед зданием, похожим на казарму. Признательной улыбкой юноши дали понять шоферу, что восхищаются его мастерской ездой, но лицо шофера осталось равнодушным. Полицейский провел чехов наверх, в пустую канцелярию, а сам ушел.

— Дунай, — кивнул Вацлав в сторону окна, за которым в послеполуденном солнце ослепительно блестела широкая излучина реки.

Гонзик в волнении прижал нос к оконному стеклу. Когда-то, еще перед оккупацией, его класс поехал на экскурсию в Девин. Ребята должны были плыть на пароходе по Дунаю.

У матери Гонзы не было денег. Как он тогда наревелся! В неукротимом приступе ярости он треснул камнем соседского петуха, а потом удрал в лес и вернулся уже затемно, чтобы не видеть, как хромает несчастный петух…

Водная гладь Дуная серебристо сверкала, теряясь где-то вдали за откосом холма. Гонзик стер кружочек на стекле, запотевшем от его дыхания, и подумал: он пойдет к Дунаю, поедет пароходом куда захочет в десять раз дальше, чем ездили его одноклассники. Гонзик даже закрыл глаза от счастья. Ему чудился аромат необозримых далей, поэзия неведомого.

Вошел пожилой человек в расстегнутой униформе. Ежик седеющих волос над наморщенным лбом придавал ему добродушный вид. На худощавом лице Вацлава отразилось душевное облегчение и умиление, какое бывает у людей, когда после долгой и опасной дороги по неприятельской территории они добираются до своих. Однако серые глаза полицейского комиссара этого не видели: они впились в документы трех перебежчиков.

— Ну-с, так что же? — поднял голову офицер. — Воровство, афера, убийство?

— Вацлав побледнел, гордо выпрямился, встал чуть ли не по стойке «смирно»:

— Мы политические…

— Ach so![3] — Мясистая рука погладила ежик надо лбом. — Давно состоите в коммунистической партии?

Вацлав от изумления сглотнул слюну.

— Herr Kommandant[4], ради бога, как вы могли подумать? Ведь мы эмигрировали от коммунистов.

Круглое лицо чиновника растянулось в довольной улыбке, словно ему удалось остроумно пошутить. Он роздал чехам анкеты для беженцев. Парни засели в углу за столиком. Вацлав переводил, а Ярда и Гонзик пыхтели над ответами.

Полоса солнечных лучей передвигалась по затоптанному ковру, перебралась на стену, а потом и совсем исчезла.

— У нас с утра во рту маковой росинки не было, — вдруг громко сказал Ярда и локтем толкнул Вацлава. — Переведи ему и скажи, что мы явились сюда не за тем, чтобы околевать с голоду.

Вацлав заколебался. Тогда Ярда отпихнул его.

— Есть, essen… — Он два раза выразительно ткнул указательным пальцем в открытый рот.

— Вы получите ужин, господа. Все зависит от вас — чем скорее управимся, тем лучше.

Офицер нажал кнопку звонка. Вошла некрасивая машинистка в блузке с пышными рукавами и безвкусно отделанной вязаной жилетке. Шелковые чулки у нее были во многих местах заштопаны. Полицейский удобно откинулся на спинку кресла.

— Рассказывайте сначала сами: об армии, о коммунистической партии, о тяжелой промышленности, о настроениях населения…

Вацлав нервно расстегнул воротник сорочки.

— Мои приятели слишком многого вам не скажут. Один — автомеханик, а другой — недоучившийся наборщик. В политике они не разбираются.

Полицейский чиновник постучал карандашом по столу.

— Так говорите вы!

Вацлав сжал кулаки так, что хрустнули косточки. Он оглянулся на своих товарищей, вытер ладонью лоб и откашлялся.

— Видите ли, я полагаю, что международное право убежища не связано с допросом, который находится… в явном противоречии…

Комиссар медленно положил руки на стол.

— Вам должно быть ясно: вы хотите получить ужин и вообще двинуться отсюда куда-нибудь дальше. Отказ от информации заставит нас думать, что вы лояльны по отношению к коммунистическому режиму в Чехословакии.

Вацлав выпрямился на стуле.

— Дело не в лояльности. Речь идет… о человеческом достоинстве…

Человек за столом изумленно поднял брови и вдруг рассмеялся. С минуту он хохотал так, что у него тряслась обвислая кожа под глазами. Даже некрасивая женщина за пишущей машинкой фыркнула. Нахохотавшись, следователь отрезал кончик тонкой длинной сигары и закурил.

вернуться

3

Ах, так! (нем.).

вернуться

4

Господин комендант (нем.).