Лето 1975 года. Июль. В небе – облака и ласточки. Они носятся лёгкими стайками на фоне красного и растрёпанного, как гигантский пион, заката…
Я сижу на лоджии, на тринадцатом этаже, лицом – в закат, тихонько покачиваюсь в кресле-качалке и жду сына…
Нет, жду я его не с прогулки, не со двора. Жду – из вечности…
До нашей встречи – ещё долгих семь месяцев. Он ещё даже и не постучался, мой мальчик. Ни разу ещё не подал мне знака: я здесь, ты не одна в этом мире…
И пока – вот в такие закатные часы – мне кажется, что – я одна. Одна-одинёшенька. Под этими облаками, перед лицом дымящегося, как пожар, заката, под этим мельтешением ласточек: небо точно задёрнуто вуалью…
Одна. Всегда была одна. И буду.
И мальчика своего я жду одна.
А где-то – за окраинами этой бескрайности, моего всё разрастающегося одиночества – блуждает, всё более и более удаляясь, – тот, кто так и не стал мне мужем. Для которого и я не стала «идеальной женой». А стала лишь камнем преткновения. Этаким материализованным знаком вопроса.
Одним словом – взаимно.
Банальная история…
Открываю словарь. Синонимы к слову «банальный»: избитый, шаблонный, штампованный, неоригинальный, не блещущий новизной, плоский, опошленный, стереотипный, стёртый, истёртый, затасканный, заезженный, тривиальный…
Действительно: при желании можно было бы написать комедию. Фарс! Материала вполне достаточно. Можно было бы…
Если бы не было так больно. От всей этой, не блещущей новизной тривиальности…
Если бы не вопрос, который заполняет сейчас собой всю мою вселенную: что я скажу моему мальчику, когда он спросит?…
Как я переведу на его, детский, язык это: «штампованный», «шаблонный», «заезженный»? Ведь в переводе на его язык это будет звучать не так уж комедийно…
Если бы не вопрос: неужели каждая женщина, чтобы стать матерью, проходит через эту заезженную, стёртую площадь?… То есть: плоскость. Через этот «стереотипный» ад семейной жизни (вымирания под одной крышей…) – неужели каждая?… И почему такой ценой нужно платить за то, чтобы выполнить предписанное тебе природой?… За счастье услышать обращённое к тебе: – «Мама!»
Дымится закат… Поскрипывает кресло-качалка… И я жду своего мальчика…
Господи, а ведь всё сбылось! – говорю я себе. Помнишь?…
Лет пять назад, в пору моего отчаянного бездомья, когда меня однажды спросили, о чём я мечтаю, – я сказала:
– Хочу, чтобы у меня когда-нибудь был дом. Обязательно с окнами на закат! А в доме – пишущая машинка, кресло-качалка и – сын. Главное – СЫН!
Которого я жду на самом деле уже десять лет! С той самой ночи, когда он почудился мне рядом, родной и тёплый, он как будто пришёл ко мне на минутку из Космоса, из Вечности, пришёл, чтобы утешить, шепнуть, что я – не одна во вселенной, что он – со мной… Мой сын, имя которому я придумала, когда мне было пятнадцать лет… Антон. Антоний. Антоша. «Ан-тон, Ан-тон…» – так звенит весенняя капель, так поёт летний дождь, так стучит моё сердце…
Всё сбылось. И продолжает сбываться… Так что нечего плакаться! Жизнь не так уж плохо устроена, если сбываются самые заветные мечты…
Плавится, дымится июльский закат… Стаи ласточек ошалело носятся среди этого огня… Это было. Всё это уже было.
Крыша. Закат. Ласточки… Хрупкие перила. Горячий люк под ногами. И – крепкое, намертво – сплетение пальцев. Моих и – его. И – не нужно слов… Потому что: поздно. Слишком поздно… И ничего уже не переменить в этой жизни.
Кто так жестоко пошутил тогда над нами? Повернул лицом друг к другу. Шепнул: «Вы и есть те самые две половинки!…»
Три года назад… Крыша. Закат. Это было. Огромный город под нами и вокруг нас: каменный, дымящийся на закате океан… И две выплеснутые из этого океана судьбы…
Ты и я. Мне кажется… в эти закатные часы, что мы – ты и я – так и стоим там до сих пор: на нашей сказочной Крыше. И, взявшись за руки, смотрим на закат…
В прошлое своё смотрим – или в будущее?…
* * *