Элизабет Торнтон
Если полюбишь графа...
Глава 1
Лорд Рэтборн равнодушно скользнул ленивым взглядом по шумной толпе обедающих в общей комнате гостиницы «Белый лебедь» и остановился на молчаливом сотрапезнике.
– Прошу прощения, Уэндон. Я тебя не слушал.
Виконт Уэндон, человек одного с ним возраста, но более приятной и немного мальчишеской внешности, в эту минуту сидел, откинувшись на жесткую спинку и балансируя на стуле, который поставил на две задние ножки. Он медленно опустился в более устойчивое и надежное положение и оперся локтями о стол, застланный скатертью из белого штофа.
– Я сказал, Гарет, что из всех полковых офицеров мы, ветераны, становимся все менее отличными от рядовых. Я все время пытаюсь привлечь к себе внимание нашего уважаемого хозяина, но безуспешно. Признаю, что этого беднягу, вероятно, рвут на части все, кому не лень, и даже его собаке приходится укрываться от ярости стихий, но, черт возьми, неужели он не может отличить человека достойного от прочих? Вот мы, два пэра королевства, к тому же герои Пиренейской кампании, а с нами обращаются как с ничтожными деревенскими сквайрами.
Это добродушное ворчание вызвало тень улыбки на задумчивом лице графа Рэтборна.
– Говори за себя, – возразил он приятным баритоном, в котором слышались нотки насмешливости.
Он слегка повернулся на стуле и, устремив взгляд своих янтарных глаз на отягощенного заботами хозяина гостиницы, сделал едва заметный жест рукой. Через мгновение хозяин оказался рядом и забормотал извинения. Рэтборн и Уэндон заказали лучший обед, какой им могли предложить.
– Отварная грудинка! Я вас умоляю! – проговорил виконт Уэндон с отвращением, когда хозяин удалился. – Клянусь, даже при Веллингтоне еда бывала получше. Ладно, – согласился он, заметив скептическое выражение на лице Рэтборна, – бывали ведь такие случаи...
– Да, но эти случаи бывали редкими и между ними возникали длительные промежутки, – заметил Рэтборн, перегибаясь через стол, чтобы наполнить бокал друга из откупоренной бутылки бургундского.
Уэндон поднял наполовину полный бокал и пригубил его:
– Да, отличное вино! Интересно знать... они легко обходились без этого или вспоминали о нем и о нас, когда мы тратили лучшие годы жизни, колеся по грязным дорогам в погоне за ускользающими армиями Бони[1]?
– Не всегда они ускользали, – ответил Рэтборн, и лицо его приняло мрачное выражение. – Нам повезло. Мы вернулись целыми и невредимыми, а тысячи других оказались не такими удачливыми.
– И тебе этого не хватает?
– Не хватает чего? Голода? Или полного изнеможения? Может быть, казней? Или бессмысленной жестокости? Потери друзей, которых я знал со школьных дней? Ты это имеешь в виду?
– Тогда почему ты не отказался от этого назначения? – не отставал Уэндон.
Рэтборн помедлил минуту-другую, затем расслабился и откинулся на спинку стула:
– Кто знает? Возможно, юношеский идеализм? Верность друзьям? Чувство долга по отношению к королю и своей стране? Теперь трудно вспомнить – ведь это было так давно. Но все это входит в привычку. Иногда мне приходится напоминать себе, что война закончилась и что я не офицер, каждый приказ которого должен немедленно выполняться. Нужно время, чтобы снова приспособиться к мирному образу жизни и вернуться к обычному распорядку. Я не привык жить как галантный джентльмен.
Виконт Уэндон разразился таким громким смехом, что все присутствующие повернули в его сторону головы и посмотрели с неодобрением. Виконт понизил голос:
– Ты негодяй, Гарет. Ты и... галантность? Да ничего подобного! Я знаю тебя почти все твои тридцать лет, с тех самых пор, как мы оба носили короткие камзолы. Ты автократ по своей природе! Это для тебя естественно. Не в армии ты этому выучился! Господи, парень, когда мы учились в младших классах школы Харроу, кто командовал в дортуаре, требовал себе лучшую койку и кровянил нос не меньшему драчуну, чем ты сам, Джорджу Гордону, нынешнему лорду Байрону? И ведь это было только началом твоей скандальной карьеры! А потом, когда мы поступили в Оксфорд, кто оттеснил всех от прелестной Гризельды, жены нашего блестящего декана, да, да, и дрался на дуэли с бедным старым чудаком, пытавшимся всего лишь защитить то, что по праву принадлежало ему?
Рэтборна слегка передернуло.
– – Некоторые случаи из своей жизни лучше не вспоминать. Этот – как раз из таких. Можешь себе представить, этот несчастный не знал, как держать пистолет и с какого конца стрелять! Он мог, бедняга, убить себя! Если я отбил у тебя даму, то прошу прощения, но я оказал тебе услугу, хоть и ненамеренно.
– Не вспоминай об этом, – снисходительно проговорил Уэндон. – Я бы не смог ее содержать. Папаша, старый скряга, держал меня в строгости и в весьма стесненных обстоятельствах. Ты же никогда не страдал от недостатка средств.
Уэндон осекся, вдруг вспомнив, что Рэтборн в бытность студентом старшего курса был склонен высмеивать свою исключительность, намекая на то, что мать подкупает его, стараясь держать подальше от отчего дома. Шутка Уэндона оказались слишком похожей на правду и потому вовсе не смешной. Ходили слухи о том, что размолвка между Рэтборном и его матерью произошла после того, как младший брат графа погиб в результате несчастного случая, когда пытался взобраться на скалу.
Служанка принесла обед на красивом декоративном блюде, и мужчины умолкли, дожидаясь, пока она составит тарелки на стол.
Девушка переводила взгляд с Рэтборна на Уэндона, явно оценивая их, затем остановила взгляд на красивом, хоть и суровом графе, который упорно смотрел в окно.
– Мила, – сказал Уэндон, когда девица удалилась.
– Ты имеешь в виду отварную грудинку? – спросил граф, и глаза его при этом лукаво блеснули.
– Не важно, – покачал головой Уэндон. – Ты говорил о своей сестре и упоминал, как мне помнится, что из-за нее ты отправляешься в город. Или это связано с миссис Дьюинтерс, красой и гордостью «Друри-Лейн», которая, как я слышал, обитает в Челси, в одном из принадлежащих тебе домов?
– Я из тех хозяев, что вечно отсутствуют, – ответил Рэтборн, отрезая себе кусок говядины и передавая блюдо другу. – Но до чего хорошо ты информирован, Уэндон. Мы могли бы с успехом пользоваться твоими талантами в разведке, если бы только знали о твоей склонности слушать и запоминать сплетни.
– Вовсе нет, – с жаром возразил Уэндон. – Твои методы несопоставимы с моими и никоим образом не соответствуют моей нежной натуре. Я понимаю, что кто-то должен заниматься грязной работой, но...
Виконт замолчал, осознав, что в его словах содержится замаскированное оскорбление.
Было чистой случайностью, что Уэндон кое-что узнал о своем приятеле – тот был вовсе не тем, кем казался, когда они служили вместе в Испании под командованием Веллингтона (или Уэлсли, как его тогда называли). Уэндону с его кавалерийским подразделением была поручена разведывательная операция, и он, попав в плен к французам, был доставлен в их штаб-квартиру для допроса, на котором присутствовал Рэтборн, но только в роли французского офицера. Если он и удивился, увидев виконта, то скрыл свои чувства очень умело, гораздо лучше, чем Уэндон, который чуть не выдал его.
Именно граф спас Уэндона, когда дело обернулось хуже некуда и казалось, что его непременно расстреляют. Рэтборн увез виконта и этим чуть было не раскрыл себя.
Уэндон полагал, что спасением обязан тому факту, что их знакомство с графом восходило к детству и играм в годы пребывания в школе Харроу. Он гадал, стал бы Рэтборн рисковать столь многим ради незнакомца или нет. Он в этом весьма сомневался. Однако, когда Уэндон благополучно оказался среди англичан, с него потребовали клятву хранить тайну и держать язык за зубами по части секретной деятельности графа во время войны. И до недавнего времени он вспоминал об этом с неприятным чувством.
Но в конце концов война закончилась. Рэтборн вернулся в Англию живым, не пострадав от руки французского убийцы, и его доверенным лицом оказался человек, не представлявший для графа опасности. И все же Уэндон понимал, что ему следовало помалкивать.