В жизни, наверное, таких людей мало, кто любит расставаться. Об этом сколько уже написано, не зря и в песне поется о том, что «расставание хуже смерти». Мучительно переживал расставания Андрей. Он мог очень быстро сойтись с человеком, но чтобы так же быстро, без переживаний расстаться с ним — никогда. Общение с новыми людьми всегда оставляло в его душе глубокий след. Поэтому расставание для него — всегда пытка, тем более расставание с Полиной, которая заполнила всю его душу, стала для него настолько дорогим и близким человеком, что оторвать чувство к ней от себя, не страдая, Андрей был не в силах. И тем сильнее была боль, что эта разлука, может быть, навсегда. Кто знает, удастся ли когда-либо еще приехать сюда? В жизни куда больше случаев, когда встречи не повторяются. Вначале остается воспоминание, теплое, нежное, охватывающее душу тоской и болью, а потом вообще приходит конец всему: человек незаметно уходит из твоей жизни. Вот она, правда жизни: праздник никогда не продолжается долго.
Время отпуска подошло к концу. За несколько дней до отъезда Андрей уже начал представлять себе сцену прощания, а потом составил даже небольшой сценарий последнего дня своего пребывания в санатории.
И вот наступил этот вечер. До обеда Андрей вместе со своим земляком Виктором Сидельниковым немало побегал по магазинам, по рынку, покупая необходимые продукты. К вечеру ими был забит весь холодильник. Андрей вынул часть их. Он любил готовить: когда мыл, чистил, резал, укладывал, то всегда что-то решал, думал о чем-то и делал это всегда успешнее, увереннее, чем обычно. Простые, точные действия, целесообразные и гармоничные формы диктовали и такие же точные и само собой разумеющиеся решения, усмиряющие неразбериху чувств, мыслей. Но сегодня желанного покоя в душе не наступало. Больше всего думалось о прощании с Полиной.
Закончив сервировку стола, Андрей принял душ, переоделся в самое лучшее и после ужина возбужденный, радостно-озабоченный и вместе опечаленный отправился приглашать Полину, ее подругу, Сидельникова, Сергея Обозова, еще некоторых земляков и знакомых.
Наглаженный, свежевыбритый, порозовевший после привычной маски Андрей выглядел моложе своих лет. И когда он взял под руку Полину, то никто из присутствующих разницы в возрасте не заметил.
Полина тоже принарядилась: на ней было платье стального цвета, белые туфли и моднющие, какие-то ненашенские клипсы, которые она привезла из круиза по Европе и Средиземноморью.
Сидели рядом, постоянно ощущая тепло друг друга, и Андрей заботливо подкладывал ей закуски, которыми был заставлен весь стол. Знакомые Андрея оценивающе поглядывали на Полину, они видели ее впервые, улыбались ей и внимательно вслушивались в то, что она скажет.
Андрей призывно посмотрел на Обозова, и тот по-молодецки лихо встрепенулся, словно только и ожидал этой команды, поднялся и, привычно пригладив левой рукой волосы, объявил:
— Дорогие товарищи, сегодня мы собрались здесь, чтобы оказать внимание, свое уважение нашему другу Андрею Васильевичу, которому послезавтра улетать. Хорошо нам отдыхается. Мы окрепли, подлечились и готовы жить здесь еще и еще. Но в путевке всего двадцать шесть дней. И сегодня мы провожаем нашего доброго друга. Хороший ты человек, Андрей. Никогда не выпендриваешься. И во всем ведешь себя честно. И поэтому идут к тебе люди. Смотрите, товарищи, в комнате яблоку упасть негде. Это же прекрасно, если ты не один. К хорошему человеку всегда есть дорога. Выпьем за то, чтобы у каждого из нас была дорога к хорошему человеку и чтобы не переводились на матушке Руси такие люди, как Андрей.
Весь вечер Андрей и Полина пили из коньячной бутылки, куда он загодя налил настойку шиповника.
Потом негромко пели песни, рассказывали смешные истории, обменивались визитками, приглашали друг друга в гости, выходили курить в лоджию.
Был момент, когда Обозов, словно вспомнив о своих обязанностях, попросил всех встать и поднять бокалы за молодых. Его дружно поддержали все и, вставая, одновременно зашаркали отодвигаемыми стульями.
Обозов первым пригубил наполненный до краев бокал и резко воспротивился пить:
— При всем моем уважении к тебе, Андрей, не могу: горько!
— Горько! Горько! — поддержал его Сидельников и остальные.
Андрей и Полина поцеловались и не ради шутки, что, видимо, было оценено, и больше тостов за молодых не последовало.