А волна людская в зале уже всколыхнулась и покатила, захлестнула их, потащила к дверям, где женщина в летной форме и милиционер проверяли билеты, осматривали портфели, дипломаты и прочую так называемую ручную кладь.
Андрей сообразил, что Полина с Алешкой могут пройти в соседнее помещение, благо двери его были не на замке: запертыми были другие двери, выходящие непосредственно на летное поле. «Оттуда, — думал Андрей, — через стеклянные перегородки они все увидят».
Еще раз обнялись и поцеловались. Алешка судорожно сжимал шею отца и не хотел его отпускать. Но женщина в летной форме, молодая и казавшаяся равнодушной ко всему происходящему в зале, строго предупредила:
— Провожающие, прошу освободить помещение.
Андрей сунул ей в руки паспорт с вложенным в него билетом, ее коллеге, тоже в летной форме, подставил портфель, предварительно раскрыв его, а сам под наблюдением милиционера прошел через установку — лампочка не загорелась.
В это время подрулил, тихо, плавно, автопоезд, чем-то напоминающий игрушечный, и авиапассажиры ринулись занимать в нем места. Андрей и не заметил, как, увлекаемый людским потоком, оказался на бетонной дорожке аэродрома. Он резко шагнул в сторону, остановился и испуганно обернулся назад, вдруг с тревогой подумав: «А вдруг это была последняя встреча? Где же они? Неужели ушли?» И только отыскав Полину и сына взглядом, успокоился, замахал рукой. Вон Алешка. Расплющив о стекло намазанный зеленкой нос, он стоял рядом с матерью, и оба они, отвечая, тоже замахали руками: Алешка — резко и отчаянно, Полина — как всегда, с тихой, затаенной печалью.
Глава 7
До первого мая високосного тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, который, как обычно, встретили у Травкина, в кругу друзей, все у Андрея складывалось хорошо: и на работе, и дома, и в отношениях с Полиной, которая по отработанной схеме изредка присылала ему письма. С большим нетерпением Андрей ожидал их, а когда они приходили, волнуясь, вскрывал, с замиранием сердца перечитывал и сразу уничтожал или прятал в один из ящиков своего стола на работе. Его несколько озадачили последние послания Полины: в них она была на удивление сдержанной, даже на расстоянии чувствовалось, что она сердита и на что-то обижена. Андрей сразу уловил это и не на шутку забеспокоился. А разве не забеспокоишься, если от любимого человека вместо обычных двух — четырех листов получаешь всего две — четыре строчки? Но как выяснить, что произошло или происходит в отношении Полины к нему, если приехать к ней нет возможности, — об отпуске пока идут одни разговоры.
Нехорошее началось сразу после первого мая, и Андрей подумал, что не иначе как злой рок преследует его. Сначала он потерял ключи от гаража; затем по ошибке изорвал чертеж последнего узла новой автоматической линии, хорошо, что успел вовремя копию снять, а то бы досталось на орехи; потом рубашку утюгом прожег, подошвы у почти неношеных ботинок отвалились; милиционер-гаишник сделал дырку в талоне; потерял деньги, предназначенные на новую обувь. Такое начало високосного года обескураживало и не сулило Андрею ничего хорошего. Последовавшие затем события подтвердили это.
На следующий день после праздника Победы, в самом конце рабочего дня, когда Андрей собрался ехать в техникум, где вновь ради подработки начал вести занятия, позвонила его родная тетка и сказала, что мать положили в больницу в реанимационное отделение — у нее глубокий инфаркт. Тетка, как и всегда в таких случаях, стопроцентно используя предоставившуюся ей возможность, в мельчайших подробностях принялась расписывать, как все произошло. Но Андрей ее плохо слушал. Сраженный новостью, он думал, что вот и его самым серьезным образом коснулся этот тяжелый високосный год. Но, как говорят в народе, беда не приходит одна. Из опыта прошлых лет Андрей помнил, что в жизни его знакомых и родных високосные годы всегда сопровождались большими несчастьями. «Неужели и для меня он готовит что-то такое? Может, пронесет?» — надеялся Андрей, входя в ординаторскую к лечащему врачу матери.