За окном уже стемнело, когда, включив свет, Лучинкин, обращаясь к остальным, предложил:
— Может, достаточно прений? Других предложений не будет? Может, пора послушать самого Лопатьева?
— Не возражаем, — подала голос Петрова. — Пусть поделится своими планами на будущее.
— Вам слово, Лопатьев. — Лучинкин не сказал «товарищ», наверняка сделав это умышленно.
«А что говорить? Мне говорить нечего! — мучился душевными сомнениями Андрей. — Да и вообще ничего хорошего, определенного сказать пока не могу. Как жить, что делать — не знаю! Что и о чем говорить — тоже не знаю. Да и зачем оправдываться? Ведь в сущности все уже определено. Правда, не выступили еще несколько человек. В том числе и шеф. Он нынче что-то тихий. Но если на то пошло, то и им нечего выступать. Проголосуют — и бывай здоров».
Андрей стоял и молчал. Он не мог найти нужного тона, нужного первого слова, с которого можно начать свое выступление. «Пожалуй, — решил он наконец, — нечего голову ломать. Надо просто признать, что в оценке моих действий члены бюро были объективны и справедливы. Я и сам рассуждал бы так же на их месте».
— Вам что, Лопатьев, нечего сказать? — повторил вопрос Лучинкин.
— Здесь все сказано, — согласился Андрей. — И добавить мне нечего. А переливать из пустого в порожнее не вижу смысла. Я согласен с той оценкой, которую дали моему поведению члены бюро. Все.
— А как вы дальше жить думаете?
— Думаю, тунеядцем не стану. Если с работы не выгонят, буду работать. Как и прежде. Жить.
— С семьей? — попыталась уточнить Петрова.
— Ничего конкретного сказать не могу. Нет решения. И каким оно будет, пока не знаю. Не все от меня зависит. Теперь ваше дело, решайте.
— Мы два часа о нем говорим, а ему сказать нечего! — опять возмутилась Петрова. — Видимо, Андрей Васильевич Лопатьев ничего не понял.
— Может, достаточно прений? — поинтересовался Лучинкин. — Да и других предложений пока не поступало. По-моему, дело ясное. За моральное разложение, а многоженство — это, без сомнения, моральное разложение, Лопатьев заслуживает самой строгой меры наказания. Я думаю, целесообразно будет рассмотреть вопрос о возможности пребывания Лопатьева Андрея Васильевича на руководящей должности. Решить его мы поручим директору института. Думаю, все члены бюро согласны с оценкой поступка Лопатьева. А поскольку других предложений нет, прошу голосовать.
— А у меня есть другое предложение! — неожиданно привлек к себе внимание лучший токарь института Абрамов. В темно-синем поношенном костюме, в серой фланелевой рубашке, подтянутый и опрятный, он на любой вопрос всегда имел свою, иногда в корне отличную от других точку зрения. Абрамов не торопился, внимательно посмотрел на Кирсанова, потом на Петрову и продолжил: — Я тоже отец двоих детей. И знаю, как нелегко их вырастить. Поэтому мордовать, тем более выбрасывать человека за борт — я не согласен категорически. Это негуманно. Разве такое большое преступление, что у Лопатьева родился сын? Пусть на стороне. А если подумать? Лопатьев не один такой. Однако, скажу вам откровенно, он восемь лет поступал по-человечески. Такое встречается тоже редко. Я к чему, товарищи? А вот к чему: вина Лопатьева есть. Но не такая уж она аморальная, как мы говорим. И он пережил ее глубоко. Седой стал. Предлагаю объявить ему строгий выговор. И поддерживаю предложение секретаря партбюро Лучинкина о невозможности пребывания Лопатьева на руководящей должности. Это большое наказание. А в остальном он уже наказан. Жизнью. Еще неизвестно, чем все кончится. Главный вопрос — с кем быть? — решать будет он сам. Это не наше дело.
«Вот и защитник нашелся, — с горькой иронией слушал Абрамова Андрей. — Даже не ожидал. А шеф скажет что-нибудь или нет? Лучинкин уже сказал. Он всегда, не только сегодня, старается все подвести под букву устава. Его педантичность не знает предела. Однажды Петрова опоздала на заседание бюро: у нее был отгул, и пока она добиралась на трамвае, который пришлось прождать гораздо больше, чем по расписанию, да на автобусе, у которого лопнул баллон, задержалась в общей сложности на четыре минуты. Лучинкин к этому времени уже объявил повестку заседания и выступал с информацией по первому вопросу. Увидев Петрову, запыхавшуюся, извинившуюся, все же предложил указать ей на недисциплинированность. Так что от Лучинкина ждать другого было нечего. И только шеф, как старый лис, пока выжидает. Мудрый мужик. Но обязательно что-нибудь скажет. Просто выжидает, когда силы разделятся на два лагеря, когда не говорить уже нельзя. Что-то дальше будет?»