— Встречи не будет! Надеюсь, вы понимаете почему: не стоит нервировать мальчика. Вы должны думать не только о своем желании, но и о том, чтобы не травмировать психику родного сына. И, пожалуйста, не настаивайте. — Она резко выпрямилась и строго добавила. — Я не могу допустить этого.
И хотя для Андрея ее слова были равноценны краху всего, он был вынужден согласиться с доводами Полины. Но как же можно уехать, расстаться навсегда, даже не посмотрев на Алешку — может быть, в последний раз? Помолчав несколько секунд, он попросил:
— Я понимаю: насчет психики ты, пожалуй, права. Но прошу, хотя бы пройди с Алешкой мимо почтамта. Пожалуйста! Не отказывай мне хоть в этом! — Он вновь с ужасом подумал, что, может быть, никогда в жизни больше не увидит сына. Понимая, как близко это к реальности. Андрей настойчиво-умоляюще повторил: — Ради бога, Полина, сделай, как прошу! — Глаза его повлажнели.
— Хорошо, я согласна, — ответила Полина и, может быть, в первый раз за всю эту встречу внимательным взглядом посмотрела на Андрея.
Она только теперь заметила, что он совершенно седой, а на глазах у него слезы. Полине стало жаль его, но она постаралась побыстрее избавиться от этой жалости, мгновенно пробудив в себе новую волну ожесточения и обиды, скопившихся за многие годы их близости. И тут же мысленно отругала себя за это. Ведь сколько всего было и хорошего тоже. А теперь не будет. Завтрашнего дня у нее с Андреем не будет. Она вдруг успокоилась: вспомнила, что завтра они всей семьей едут на два дня к родным, и обрадовалась этому — ей больше не придется бороться с собой, не придется выбирать между мужем и Андреем, не придется видеть его. Все в прошлом, он ее больше никогда не увидит, она его тоже. И снова в груди ее что-то похолодело и дрогнуло, а на глаза упорно набегали слезы. С трудом справившись с собой, она сказала:
— Ну что же, пойду за Алешей. Вставайте у окна и смотрите. Сейчас он подойдет. Все. Прощайте, Андрей Васильевич! — И, отвернувшись, чтобы он не увидел ее слез, Полина быстро вышла из здания.
На улице она украдкой вытерла слезы, потом помахала рукой, подзывая к себе сына, игравшего в скверике с приятелем, и про себя подумала, как хорошо, что она догадалась взять с собой Алешку: была уверена, что отец будет настаивать на встрече с ним.
Из радиоприемника, укрепленного на стене чуть повыше витрины с образцами почтовых открыток, доносились слова популярной в свое время песни о дружбе: «…Уйду с дороги, таков закон: третий должен уйти». Андрей с горечью подумал, что и он теперь третий лишний и должен уйти из жизни Полины уже не на одиннадцать месяцев, как было в прежние годы, а навсегда.
С этими мыслями он быстро поднялся и подошел к окну, внимательно наблюдая за происходящим на улице. Через минуту-другую к зданию почтамта подбежали два мальчика. Один остановился чуть в стороне, другой уткнулся Полине в грудь. Она поправила на нем сбившуюся набок шапку и, поворачивая его, принялась стряхивать с одежды снег. Потом, взмахнув руками, дескать, совсем забыла, вынула из сумки конверт и протянула его сыну, сказав:
— Вон, у окна, почтовый ящик, видишь?
— Вижу! — ответил Алешка. — Ну и что?
— Сходи опусти письмо. Это бабушке. Забыла отправить. Совсем у меня память плохая стала, — пожаловалась Полина.
Алешка резво подошел к окну, немного повозился с закрышкой щели ящика, потом опустил в него послание бабушке. Андрей увидел сынишку совсем близко. На нем было добротное зимнее пальтишко, из карманов которого торчали варежки, на голове кроликовая черная шапка, обувка была тоже надежной — войлочные зимние сапожки на толстой подошве. Щечки его зарумянились, на лице светилась радостная улыбка. Андрей, прижимаясь лбом к стеклу, про себя отметил: «Похож на мать. Глаза ее. Большие. А ростом в меня — высокий».
Не догадываясь, что за ним наблюдает отец, Алешка стукнул по ящику, чтобы письмо не застряло потом, лихо помчался к матери, взял у нее сумку, и они втроем повернули на соседнюю улицу, все дальше и дальше удаляясь от здания почтамта. Андрей вышел на улицу и глядел им вслед до тех пор, пока они не растворились в толпе прохожих. Из глаз его сами собой текли слезы. Не замечая этого, он негромко говорил:
— Прощай, мой дорогой Алешенька! Сынок любимый! Неизвестно, придется ли когда-либо встретиться. Прости меня, сынок, ради бога, что все так получилось…