Она следит.
Кэтлин теребит верхнюю пуговку на кардигане. Застегивает, расстегивает. Застегивает, расстегивает. Губы плотно сжаты, острый, как у ястреба, взор подмечает каждое мое движение.
Я медленно встаю на цыпочки.
«Все – мое. Твоего тут ничего нет».
Посмотрим, сестренка!
Я прижимаюсь к Мэлу губами. Осторожно. Робко. Неуверенно. Раньше я никогда не проявляла инициативу в поцелуях с парнем. Всегда было наоборот. Но я делаю это не ради удовольствия. Я целую его, чтобы позлить сестру.
Мэл нежно присасывается ко мне теплым мягким ртом. Парень явно не ожидал поцелуя. Но он так оплетает мое тело, что мы прижимаемся друг к другу каждым миллиметром. Время идет. Я вижу, как Кэтлин наблюдает за нами. Мои глаза широко распахнуты, а глаза Мэла закрыты. Я мучительно долго упиваюсь страданиями Кэтлин, а потом опускаюсь на тротуар и размыкаю объятия. Опять выглядываю из-за его плеча. Ее алые губы сжаты в такую тонкую полоску, что их почти не видно.
– Нет, – слышу хрип Мэла.
Смотрю ему в лицо, и что-то вакуумом выкачивает из моих легких кислород. Пока я целовала Мэла, его лицо стало мрачным как черная туча. Сейчас он совсем не похож на того лукавого и очаровательного парня. Он напоминает алчущего крови демона: густые брови сведены вместе, глаза мечут молнии, рот искривлен и подергивается, как ледяной шторм.
– Нет? – шепчу я.
– Нет. Ни черта на поцелуй не похоже, и это точно не наш первый поцелуй.
Не успеваю я опомниться, как он хватает меня за талию и резко прижимает спиной к машине. Я выгибаюсь дугой и издаю стон, когда его руки находят мои щеки, шею, волосы. Они всюду. Он осьминогом оборачивается вокруг меня: теперь не оплетает, а обуздывает. Безумие, но внезапно дождь заканчивается и сквозь облака пробивается солнце.
Мою холодную кожу согревает солнечный свет, а остальное довершает Мэл, излучая тепло, от которого к низу живота приливает жар.
Когда наши губы снова встречаются, это не просто касание – это нападение. Мэл проталкивает мне в рот язык и испускает рык. Языки сплетаются, рыщут, изучают, дерутся. Он животное, ведомое плотским инстинктом, и по-звериному жадно меня пожирает. Мы целуемся, целуемся и целуемся. Господи, и как же невероятно он целуется. Мэл восхитительно пахнет, на вкус божественен, а когда опускает голову на мою шею, оставляя на ней засос, я округляю глаза и вспоминаю, что Кэтлин еще здесь.
Она бдит за нами через окно. По ее щекам бегут слезы, ладонь прижата к стеклу, на котором отпечатался белый след. Я практически ощущаю силу ее прикосновения, словно моя кожа и есть то стекло.
Мы с Мэлом уже не целуемся. Мы фактически занимаемся любовью посреди улицы. Он обхватывает губами мой язык и засасывает в рот.
– Господи, – шепчет он, опуская губы на чувствительную плоть моего плеча, поднимается вверх к подбородку, а потом возвращается к губам. Мэл до сих пор не подозревает, что за нами наблюдают. – Рори, ты горишь под моими пальцами. Как же мне тебя отпустить?
«Горишь». Непривычные слова, учитывая, что мне всегда холодно. Но я чувствую то же самое. Притяжение. Ноющую боль. Это ощущение не такое уж и нежное, приятное и желанное. Я, рыжеволосая ведьма, объятая пламенем у позорного столба, смотрю, как меня испепеляет огонь Мэла.
Я резко отстраняюсь от него и бормочу:
– Здесь не стоит.
Мэл снова целует мои губы. Потом нос. Потом лоб. Он не может остановиться. Совсем себя не контролирует.
– Давай заберем твои вещи из того дорогущего отеля и вернемся домой. Хочу провести в тебе каждую оставшуюся минуту до твоего отъезда.
– Что?
– С тобой. Что за пошлые у тебя мысли, девочка.
– В этом ты сам виноват! – смеюсь я.
– От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Почему мы до сих пор здесь и обсуждаем эту тему?
В смятении сажусь на пассажирское сиденье и пристегиваюсь. Мэл размещается за рулем и заводит машину. Несколько часов назад он выпил довольно много пива, но все равно выглядит трезвым. Я смотрю на дом напоследок и ловлю на себе взгляд Кэтлин. Ее глаза мокрые от слез и припухшие. Я не люблю выглядеть стервой, но и не люблю сдаваться без борьбы.
Не оглядываясь и не замечая Кэтлин, Мэл выезжает на дорогу и резко разворачивается назад, в Дублин. Наши руки соприкасаются, и я чувствую то, что не могу объяснить словами. Словно нас связывает не только плоть. Я убеждаю себя, что это чувство не значит ровным счетом ничего, что чувствую это только я, но потом убираю руку, зажав ее бедрами, и мы с Мэлом вздрагиваем, будто кто-то отключил нас от электричества.
«Гореть под твоими пальцами все равно что вернуться к жизни», – думаю я.