На Белгрейв-роуд было сто два дома. Прежде всего он направился к тому, в котором, по словам Лавди, она жила. Это было ухоженное свежевыкрашенное здание, даже кирпичная кладка и та была выкрашена, причем очень необычным для английского дома, стоящего на грязной улице, цветом: ярко-розовым. Дом был под номером 70 и имел название — «Роузбэнк», написанное белой краской на розовом фоне. Вывеска покачивалась под дождем. Почему она поселилась именно здесь? Из-за номера? Из-за названия? И вообще, видела ли она когда-нибудь этот дом?
Говард говорил, что здесь жила молодая пара. Уэксфорд позвонил, и вышла молодая женщина. Ему было довольно неловко расспрашивать ее о девушке с красивыми волосами, тихой и замкнутой, у которой мог быть ребенок, так как перед ним стояла такая же блондинка с маленьким ребенком на руках.
— Меня уже об этом спрашивали, — сказала она. — Я уже ответила, что никогда не сдавала ни комнату, ни квартиру. — И гордо добавила: — Мы занимаем весь дом.
Уэксфорд проверил соседние дома, вернулся на главную улицу, от которой поворачивала эта, затем направился к церкви по другой стороне. На Белгрейд-роуд многие сдавали комнаты. Он поговорил с некоторыми домовладелицами, которые, в свою очередь, направляли его к другим. В одном месте ему показалось, что он кое-что обнаружил. Санитар больницы, уроженец Вест-Индии, дежуривший ночами, несмотря на то что его разбудили, вспомнил молодую миссис Мэйтленд, жившую на верхнем этаже дома номер 59; муж ее бросил одну с ребенком в декабре, а она уехала отсюда через пару недель.
Уэксфорд вернулся к дому номер 59, где до этого его довольно нелюбезно принял хозяин. На сей раз он тоже заворчал:
— Я говорил вам, что здесь жила моя дочь. Сколько еще раз повторять вам это, скажите на милость? Вы уйдете, наконец, и дадите мне заниматься обедом? Она уехала в декабре и живет на Шефердс-Буш-Уэй. Я видел ее вчера вечером, и она жива-здорова. Вы удовлетворены?
Уэксфорд уныло зашагал дальше. Не было никакого смысла называть имя девушки. Он был уверен: до того, как она появилась на Гармиш-Террас, ее звали не Лавди Морган. Ему оставалось лишь повторять описание ее внешности и спрашивать, не уезжал ли кто-нибудь отсюда в конце прошлого года. Дождь усилился. Какое дурацкое изобретение этот зонт, особенно при такой работе! Выходя из подъездов, с крыш которых ручьями стекала вода, он снова и снова открывал зонт, наклоняя его назад.
Напротив ярко-розового дома, стоявшего на единственной боковой улице от Белгрейд-роуд, находился маленький магазинчик, в котором продавалось буквально все; точно такие же можно было встретить в деревнях по соседству с Кингсмаркхемом. Уэксфорд очень удивился, обнаружив такое место здесь, буквально в сотне метров от крупного торгового центра, но еще более его удивило то, что торговля тут процветала. В магазине была одна продавщица, обслуживавшая очередь, — маленькая, неважно одетая женщина с бородавкой у носа. Уэксфорд постарался расспросить ее побыстрее, чтобы не отрывать от работы. У продавщицы оказался на удивление невыразительный голос без характерного для кокни акцента. Женщина была очень терпелива с ним, но ни она, ни стоявшая позади него покупательница, жившая на боковой улице, не могли вспомнить девушки, соответствовавшей его описанию и уехавшей отсюда в декабре.
Оставалось обойти еще домов двадцать. Уэксфорд сделал это, и теперь, совершенно промерзший, придумывал, что ему сказать Доре, чтобы объяснить, где он умудрился промокнуть до нитки. Даже подумал, что уже превратился в настоящего ипохондрика, задумывающегося, что с ним теперь будет и не заболеет ли он. Можно себе представить, как отреагировал бы Крокер, увидев его сейчас, когда он выходил из последнего дома: вода ручьем стекала по его волосам и шее. Ну да ладно! Крокер ничего не узнает, а оставшуюся часть дня и весь завтрашний день до вечера он постарается не очень усердствовать.
Остановившись, Уэксфорд еще раз оглядел всю улицу. Сквозь серебристую пелену дождя под небом, затянутым тяжелыми тучами, проплывавшими за серым шпилем церкви, Белгрейд-роуд казалась совершенно обычной. Только церковь и розовый дом отличали ее от других улиц, ответвлявшихся от основной магистрали в противоположном направлении, но в любом случае она была более интересной и запоминающейся. По ней сновали автобусы, а в ясные дни солнце, видимо, подолгу освещало обе ее стороны. Почему же Лавди выбрала именно Белгрейд-роуд?
Уэксфорд попытался представить себе, какую улицу в Лондоне выбрал бы он сам, случись ему придумывать фальшивый адрес. Ни одна из тех, где он останавливался и которые хорошо изучил, не приходила в голову. Ну, к примеру, Ламмас-Гроув, Вест, 15, дом номер 43. Тут же он спросил себя, почему, и понял, что назвал эту улицу потому, что, когда они сидели в машине с сержантом Клементсом напротив «Ситансаунда», ему в глаза бросился этот номер…
Так вот, как это произошло… Именно к такому заключению пришел Говард, и снова оказался прав. Тогда совершенно очевидно, что этот способ поиска следов Лавди бесполезен; надо искать другой подход к делу.
Глава 9
В них есть виноград, плоды, травы, цветы. Все в таком блеске, так ухожено, что никогда не видал я ничего плодоноснее, ничего красивее.
На ночные развлечения доктор Крокер наложил строжайший запрет, но если вера Уэксфорда в доктора была поколеблена, то у Доры — нет. Ее успокоило только его обещание взять такси до Лейсбрук-Плейс, воздерживаться от крепких напитков и долго не задерживаться.
Уэксфорд с удовольствием ждал этого визита. Краткий и продуманный опрос Дербона мог дать полезную информацию о кладбище: к примеру, так ли легко туда проникнуть после того, как закрывают ворота, и как это утверждал Бейкер. Перед уходом домой делают ли Траппер и его помощники какой-то обход кладбища? Или, к примеру, могли ли убить Лавди до шести часов вечера? Если это было возможно, то Грегсон, находившийся весь день на работе, мог быть реабилитирован. А может быть, Дербон знал что-нибудь о самой Лавди — ведь он беседовал с ней. Возможно, во время этого разговора она рассказала ему что-нибудь о своей прежней жизни.
Лейсбрук-Плейс — один из «сельских» уголков Лондона, где воздух чище, иногда поют птицы и рядом с платанами растут другие деревья. Сводчатый проход, увитый каким-то коричневатым ползучим растением, — Уэксфорд подумал, что это глициния, — укрывал большую часть недлинной улицы, начиная от Лейсбрук-сквер. Он прошел под аркой, освещаемой двумя фонарями, подвешенными на кронштейнах, и увидел впереди единственный дом — такой же, как в Кингсмаркхеме на Хай-стрит. Дом был недавней постройки, но при его строительстве использовали старый кирпич и лесоматериалы — такого Уэксфорд не видел ни в одном из лондонских домов. С одной стороны он представал довольно низким и вытянутым сооружением с фронтонами и зарешеченными окнами, с другой рядом с ним располагался самый настоящий сад с яблонями и густыми кустами, кажется сирени. Сейчас, в начале марта, форсития горела ярко-желтым цветом в освещаемой фонарями темноте, а как только открылись ворота, он увидел густой и белый, как снег, ковер из подснежников.
Не успел Уэксфорд подойти к дому, как открылась парадная дверь и по лестнице спустился Стивен Дербон.
— Какое красивое место, — сказал Уэксфорд.
— Тогда вы сходитесь во мнении с моей женой — это ее аргумент против Кенберна.
Уэксфорд улыбнулся, тихонько вздохнув про себя: дом и сад пронзительно напомнили ему родную деревню. Внезапно он в полной мере ощутил, что здесь царят тишина и покой. Совсем не так, как в доме Говарда, где тоже можно было скрыться от городского шума. Здесь слышалось лишь легкое трепетание листвы, в общем-то привычное и для живущих в центре Лондона, но там оно такое слабое, что порой кажется, будто это просто шумит у тебя в голове.