Передо мной возникает унтер-офицер Шмелев — командир 4-го взвода.
— Вашбродь, каптеры на нашу подводу шанцевый инструмент нагрузили!
— Твою мать!!! Поймаю Юрца — расстреляю на фиг, как врага народа!
— Дык чего делать-та?
— Сам разбирайся! Ты гренадер или хрен собачий? — Сказал, не подумав, а фраза мгновенно «ушла в народ» и употреблялась потом во всем полку по поводу и без повода.
Феерическая картина — посреди всего этого бардака стоит ясновельможный пан Казимир Казимирович Казимирский. В отутюженном кителе со сверкающими золотыми погонами, начищенных до зеркального блеска сапогах, в белых перчатках. И курит папироску, морщась от удовольствия, как сытый кот.
Вот кого точно пристрелил бы к едрене-фене…
Тьфу…
— Ваши блаародия! — Из глубин хаоса вынырнул вестовой командира батальона. — Господин капитан требует господ офицеров к себе.
— Идемте, барон, узнаем последние новости. — Казимирский щелчком выбросил окурок. — Быть может, они нас даже порадуют…
Все просто, честно и кристально ясно…
— Через час выступаем походной колонной. По прибытии на место — господам офицерам организовать рекогносцировку на местности, привязку по ориентирам для артиллерии, пулеметных и минометных команд. Личному составу батальона провести развертывание и по сигналу быть готовым к выдвижению в первую линию окопов. Вопросы? — Капитан Берг окинул взглядом офицеров батальона, окруживших стол с лежащей на нем картой.
— Цель и время начала наступления? — будничным тоном спросил штабс-капитан Ильин.
— Вы все узнаете на месте. Секретность, господа!
8
— Бух! Бух! Бух! — стучат солдатские сапоги по дороге. Мы выдвигаемся к линии фронта. Полковые колонны растянулись на порядочное расстояние. Впереди всех идет конная разведрота. За нею стройными ротными колоннами двигаются гренадеры, саперы, связисты. Позади движутся пулеметные повозки, за ними — артиллерия полка: привычные трехдюймовки и легкие полевые гаубицы. Еще дальше — минометная команда и обоз.
Казимирский с Лиходеевым топают в голове нашей колонны, а я с Савкой — в конце.
Идти не то чтобы очень весело — когда я нацепил на себя всю положенную амуницию, почувствовал себя верблюдом. Даже при условии, что мой ранец ехал отдельно — вместе с ротным обозом, — получалось тяжеловато.
Конечно, во времена оные — в учебке — мне пришлось побегать в «полной боевой», а в Чечне-то — мы все больше на БТР или на «уралах» рассекали…
Но сейчас — другое дело и другое тело. Да и амуниция образца 90-х годов XX века не в пример практичнее амуниции года 1917-го. Тут все надо подгонять до миллиметра, ибо всего до хрена и размещается исключительно на поясе. Если бы не плечевые ремни — вообще труба.
— Бух! Бух! Бух! — Мерный топот множества ног постепенно вводит в какое-то гипнотическое состояние.
Жара, пылища, мошкара… Все тридцать три удовольствия.
На ходу внимательно осматриваюсь по сторонам: признаки серьезного наступления налицо. Прифронтовая полоса буквально забита частями русской армии — видны позиции тяжелой артиллерии. То и дело мимо нас проскакивают кавалерийские разъезды, мелькают посыльные, связисты.
Сквозь грохот сапог, скрип телег и сопровождающую повседневную жизнь русского человека матерщину мне послышался странный тарахтящий звук — подвывая мотором, навстречу колонне катил мотоцикл. На вид — гибрид горного велосипеда с машинкой для стрижки газонов. На узком длинном седле, крепко вцепившись в руль руками в громадных кожаных крагах, восседал пропыленный самокатчик. На голове кепка козырьком назад и очки-консервы.
У меня перед армией был мотоцикл «Ява» — летал на нем как сумасшедший, но к этому агрегату я бы и близко не подошел. Экзотика, блин…
— Вашбродь! — От головы колонны мелко рысил нам навстречу Лиходеев.
— Ну что там случилось?
— Господин поручик отослал проверить — не растянулись ли.
— Не растянулись вроде. — Я окинул взглядом шагающий строй. — Четве-о-ортый взвод, шире шаг!!! О! А это еще кто такие?
По обочине дороги нам навстречу разрозненными группами движутся какие-то пехотинцы. Хмурые, серые, небритые и замызганные, в худом заношенном обмундировании.
— Это, вашбродь, линейная пехота. Та, что тут фронт держала да в траншеях всю зиму просидела. Отводят, видать, на переформирование. — Фельдфебель недобро зыркнул на плетущихся оборванцев. — Эвона, так и рыщут глазенками-то, ироды. Как бы Филька там, в обозе, чего не проворонил!