В общем — "Господи, спаси и сохрани…"
По окопу, в сопровождении двух вестовых, аккуратно пробирался Казимирский так же обвешанный амуницией. Различие состояло в отсутствии холодного оружия и наличии фонарика в кожаном футляре и "нагана" в кобуре. Поручик, наконец-то, сменил погоны с галунных на полевые, и перчатки на руках были уже не белые, а из коричневой кожи.
Все равно — пижон…
— Ну что, барон, не скучаете? — командир роты присел рядом со мной на корточки.
— Нет, господин поручик! Немцы два часа развлекали, как могли — сильно подняли настроение!
— Рад за вас! Напоминаю — при развертывании, вы находитесь на правом фланге цепи и ведете вторую полуроту, я — на левом, с первой полуротой, фельдфебель идет в арьергарде! Связь через вестовых! Я вам, кстати, привел двоих. Распоряжайтесь!
— Слушаюсь!
После десятичасового грохота, в полуобалделом состоянии, с шумом в ушах, мы — все офицеры батальона отошли немного в сторону, поднялись на холмик на окраине леса — самое высокое место, откуда немецкие позиции были довольно хорошо видны. Но рассмотреть ничего не удалось — над всей немецкой линией стояло сплошное густое облако пыли, и к роте мы вернулись ни с чем.
В пятнадцать минут третьего роты выстроились в порядок, для прохождения наших траншей. Артиллеристы и минометчики пойдут впереди, чтобы занять позиции для прикрытия рот в атаке. За нами изготовились идти пулеметные команды.
Тройной Казимирский еще раз, деловым тоном, повторил — как мы должны идти, по каким ходам сообщения проходить из линии в линию, как выходить в поле и кто кого замещает в случае чего.
Накануне у всех офицеров и унтер-офицеров часы были выверены "минута в минуту".
В полтретьего, под грохот непрекращающегося артобстрела, на позицию тронулись расчеты двух траншейных пушек и минометные команды. Без пятнадцати три пошла девятая рота, а за ней в обгорелый лесок вошли и четыре наших взвода. Дождавшись, пока передовая рота втянется в ходы сообщения, Казимирский махнул рукой, подавая сигнал к движению.
Переходы извилистые и узкие, так что идти можно только цепочкой. Я во главе четвертого взвода иду по крайне правому на нашем участке, правее, через несколько сот метров, уже участок наступления соседей — 9-го Сибирского гренадерского полка.
На полста метров левее — по соседнему ходу сообщения, идет третий взвод унтер-офицера Зайцева.
Еще левее, по двум соседним ходам движутся первый и второй взводы, с Казимирским во главе.
Сразу за мной по траншее топает Савка, с ним — мои связные: Жигун и Палатов. За нами поспевает старший унтер-офицер Шмелев со своим взводом.
Наконец, доходим до второй линии окопов и рассредоточиваемся. К нам присоединяются четыре пулеметных расчета со своими "максимами", под командованием тощего чернявого унтера по фамилии Смирняга.
Смотрю на часы — без четверти четыре. Еще пятнадцать минут. Ждем-с.
Солдаты проверяют оружие, гранаты. Я тоже вынимаю автомат из чехла, осматриваю, вставляю магазин. Передергиваю затвор. Ту же операцию проделываю с пистолетом, ставлю его на предохранитель и убираю в кобуру. Еще раз проверяю гранаты в сумке.
Ну, все, я — готов!
Стрелка на швейцарских наручных часах, со светящимся циферблатом, показывает без трех минут четыре…
Без двух минут…
Время ползет необычайно медленно.
16-00!!!
Звук артиллерийской канонады изменяется. Тяжелые удары становятся глуше — теперь тяжелая артиллерия бьет по немецким тылам. Громче и звонче звучат разрывы у немецких траншей — это наши трехдюймовки создают огневую завесу.
Еще минута и послышались первые выстрелы винтовок, затрещали пулеметы.
Солдаты вокруг меня снимали каски и крестились.
Я последовал их примеру. Господи! Спаси и сохрани! Надел каску и скомандовал:
— Гренадерство! Штыки примкнуть!
Со всех сторон защелкало.
— Па-а-ашли!!!
По прямой, до первой линии окопов было около ста шагов. Но по извилистым ходам — раза в три больше.
Стрельба нарастала, сквозь артиллерийскую канонаду и пулеметно-винтовочную пальбу слышались звонкие хлопки ручных гранат. Доносился и отрывистый треск автоматов.
Беглым шагом, пригнувшись, подходим к передовой траншее.
Там пусто. Значит, девятая рота вышла.
Бегу влево, мое место — на стыке взводов. Останавливаюсь у деревянной лесенки — выходу наверх, в поле.
— Выходим! Выходим!
На бруствер вылезает шустрый Жигун и подает мне руку.
Выбираюсь наверх, вслед за ним, помогаю вылезти Савке. За ним лезет Палатов и остальные.
Перебегаю чуть вперед, встаю на одно колено и, что есть сил, диким голосом ору, начисто забыв про свисток:
— Десятая — выходи! Вперед! В ата-а-ку-у-уу!
Гренадеры хлынули из окопов. Кучка здесь, кучка там. Впереди пулеметчики и гранатометчики.
Наконец вышла вся полурота. Группируемся у прикрывающего нас бугорка.
И вперед — на затянутое дымом и изрытое воронками открытое пространство.
— Ура-а-а-а-а-а-а-а!!!
Полурота пошла! Небольшими группами, перебежками от воронки к воронке…
Перед тем как бежать следом успеваю увидеть, как артиллеристы по деревянным мосткам выкатывают траншейные пушки.
Выскакиваю из-за бугра пробегаю пару десятков шагов и спрыгиваю в глубокую воронку, за мной сигают ординарец и связные. Выглядываю — рота продвигается вперед. Командую:
— За мной! — пригибаясь бежим дальше, до следующей подходящей воронки. Ныряем.
Судя по всему, авангард батальона уже занял первую линию немецких окопов. Густой дым закрывает видимость. Обращаю внимание, что активного огня по нам почему-то не ведется. Ни пулеметного, ни артиллерийского.
В следующей воронке встречаем раненых из девятой роты. Двое тяжелораненых лежат на дне. Один — без сознания, второй — раненый в бедро, громко стонет. Оба довольно грамотно перевязаны. С ними трое легкораненых, в том числе ефрейтор с простреленной рукой.
— Что тут у вас? — Спрашиваю его.
— Да пулемет германский, вашбродь! Откуда-то справа бьет, прямо наскрозь дым! Нас и подранило. Мы тяжелых-то в воронку стащили, а троих — наповал.
— Ясно! Из десятой проходил кто?
— Были. Дальше пошли — из ваших, вроде, никого не зацепило!
— Это хорошо!
Подползаю к краю воронки, выглядываю: уже видны остатки немецкого проволочного заграждения. Колючка в восемь колов снесена практически начисто — на немногих уцелевших столбиках лишь жалкие обрывки. Знатно наши пушкари поработали.
Впереди, шагах в десяти лежат убитые. Не повезло мужикам.
Передаю автомат Савке, и пытаюсь в бинокль разглядеть, откуда по нам ведут огонь.
Облом. Все скрыто дымом и пылью.
Хотя, если рассуждать логически, пулемет может быть только между участками наступления — нашего и соседнего. Причем ближе к нам, иначе стрелял бы по Сибирцам.
— Ладно! Пошли! — забираю у ординарца оружие.
Первым выскакивает Жигун, за ним — мы. Перебегаем до следующего укрытия. Здесь уже наши. В двух соседних воронках расположились младший унтер-офицер Рябинин и шестеро солдат. На дне нашей воронки — еще один убитый. Лежит навзничь, широко раскинув руки, на груди несколько темных пятен. Лицо закрыто каской.
— Кто? — вместо приветствия спрашиваю у унтера, кивая на труп.
— Орехов… — просто и коротко отвечает он.
— Другие потери есть?
— Никак нет! Там у кольев, в воронке, еще пятеро наших. Успели добежать, а нас накрыло. Пулемет-то с перерывами бьет. — Рябинин вздохнул.
Глядя на его вытянутую унылую физиономию, почему-то вспомнил Ослика Иа. Жалкое душераздирающее зрелище. Вот не повезло человеку с внешностью, хоть и служака он отменный. Спокойный, расчетливый.
— Что думаешь делать?
— Обождем, пока он по нам пулять перестанет, и поползем, по трое.
Тем временем, над нашими головами засвистели пули, сбивая с развороченного края воронки комья земли.