— А затем, что стреляет оно чаще, а значит, можно убить больше врагов! Машинка сложная, но при должном уходе — незаменимая. Будете ее холить и лелеять, как жену любимую, — и она вас не подведет.
Мужики заржали. И принялись на все лады повторять и склонять мое сравнение автомата с бабой.
— Тихо! Слушайте дальше! При стрельбе держите оружие за цевье. За магазин не хватайтесь — иначе патрон перекосит. Перед тем как магазин вставлять, берете его вот так, — я взял магазин в руку, — и вот так стучите себе по каске. — Пару раз стукнул себя по тулье фуражки — на манер того, как это делают американские солдаты в военных фильмах. — Это чтобы и в магазине патроны выровнялись и не было перекоса. Вопросы есть? Если есть, зададите их Лиходееву! Он сейчас проверит, как вы усвоили то, что я вам тут наговорил, а заодно — как вы умеете собирать-разбирать новое оружие.
Пока унтеры, собравшись кружком, обсуждали сказанное и готовились к занятиям, я быстренько собрал автомат, убрал его в чехол и, посадив Савку набивать магазины, рванул по нужде. Ну очень хотелось, а из-за этих «опоздунов» пришлось терпеть. На обратном пути из-за палаток мне навстречу шагнул Казимирский.
Черт! Этому еще что понадобилось?
— Браво, браво, барон! — Он пару раз хлопнул ладонями, затянутыми в белые перчатки, изображая овацию. — Прекрасная лекция!
— Благодарю. Я всего лишь исполнил свой долг.
— Позвольте полюбопытствовать: откуда такие познания в области оружейных механизмов? Вы же, кажется, училище оканчивали ускоренным выпуском? К тому же сразу после гимназии?
— Видите ли, в чем дело, господин поручик… — Я остановился, как бы подбирая слова, а на самом деле — усиленно изобретая отмазку. — Мой отец — известный инженер. Он принимал участие в разработке многих образцов вооружений и руководил организацией производства этих образцов на различных заводах. Дома у нас — масса соответствующей литературы и подшивки российских и иностранных технических журналов. Я с раннего детства имею интерес к инженерии, а посему достаточно подкован, дабы правильно оценить некоторые технические решения.
Во завернул! Прямо адвокат Плевако, прозванный «московским златоустом».
— Надеетесь на этом сделать военную карьеру? — Хотя тон Казимирского был шутливым, по глазам я понял, что для него все очень серьезно!
— Увы! Никогда не мыслил себя кадровым офицером. И хотя весьма интересуюсь техникой, все равно собирался поступать в Императорское училище правоведения. Мама всегда говорила, что у меня склонность к юриспруденции.
— Зачем же вы пошли в армию?
— В этом мой долг честного человека и дворянина — помогать стране в трудное время всеми доступными мне методами.
— Еще раз браво, барон! Надеюсь, что у нас с вами не случится каких-либо недоразумений на почве вашей склонности к гуманитарным, а не военным наукам?
— Не стоит беспокойства, господин поручик! В данный момент все мои помыслы направлены на победу русского оружия.
— Прекрасно. В таком случае не смею вас больше задерживать. И поторопитесь — скоро отбой. — Казимирский заложил руки за спину, развернулся и неторопливо направился к своей палатке.
Я длинно и сочно выматерился — естественно, про себя!
Принес же шайтан этого карьериста долбанного. Я себе чуть мозги не вывихнул, придумывая правдоподобное объяснение и одновременно упражняясь в изящной словесности.
Пся крев! Или как там у вас, у пшеков, говорится?
Уже после отбоя, шуганув часового, ко мне явились Лиходеев с Копейкиным.
— Вашбродь, разговор есть!
— Чего вам?
— Говори уж! — Фельдфебель ткнул каптера кулаком в спину.
— Ну это… Мне полковой каптенармус сказал — завтра получать патроны и походные пайки…
— И что?
— Ну дык, значит, выступаем завтра.
— Ага… — Я задумчиво потер переносицу. — До линии фронта тут верст десять?
— Так точно, вашбродь.
— Значит, идем в наступление!!!
7
Подготовив одежду и снаряжение к подъему по тревоге, я улегся на походную кровать — эдакую разновидность раскладушки.
Все-таки палатка — это хорошо. От погодных неприятностей прикрывает, не лишая при этом прелестей ночевки на природе. Хотя, конечно, кровати я бы предпочел спальник.
Погода теплая. Воздух пахнет сосной и травами. Мягко потрескивают в ночной тишине костры.
Лежа на душистой, набитой сеном подушке, я постепенно расслаблялся после тяжелого дня, пытаясь собраться с мыслями.
Не получалось. Мешали отчетливо слышимые голоса солдат. Люди вели неспешные беседы о доме и родне, о войне и смерти, о всякой ерунде. Говорили о чудесах и предчувствиях, рассказывали различные солдатские были и небылицы. Вспоминали мирное житье.
Кто-то тихонько пел «Долю горькую проклинаючи…».
Манера исполнения живо напомнила мне фильм «Особенности национальной охоты» — там мужики так же тянули «Черного ворона».
Внезапно накатила тоска. Вспомнил свою прошлую жизнь, родителей, друзей, коллег…
Остро захотелось маминых домашних котлет, поспорить с отцом о футболе, послушать мою любимую группу «Dire Straits».
Эх!
Телик хочу посмотреть! В Интернете полазить! В стратегию какую-нибудь поиграть или бродилку-стрелялку!
И бабу! Бабу хочу особенно — гормоны молодого тела жару подбавляют.
Перед глазами стояла моя последняя пассия — Татьяна. Высокая спортивная брюнетка. Милая, умная, смешливая, с озорным взглядом карих глаз из-под «анимешной» челки. Вспомнилось, как мы катались на теплоходе по Москве-реке, как ели суши в ресторанчике в Камергерском переулке, как потом поехали ко мне…
Прошлое… Прошлое… Прошлое…
А как насчет будущего?
Пока что перспектива моего существования ограничивается завтрашним днем.
Завтра полк скорее всего выдвинется к линии фронта и пойдет в атаку на немецкие позиции. Вероятно, намечается прорыв фронта с юга на север с целью отрезать Восточную Пруссию вместе с 8 и 10-й германскими армиями.
Хватит ли нам сил для осуществления задуманного?
Хватит ли сил лично мне — поднять в атаку свою роту на вражеские пулеметы и колючую проволоку?
Хватит ли мне удачи — выжить?
С этими невеселыми мыслями я уснул…
Тревожного подъема не случилось, и до завтрака ничего необычного не происходило, а потом — началось!
Говорят: переезд равносилен пожару.
Так вот — экстренное свертывание воинской части для передислокации по разрушительной силе сравнимо с одним потопом и двумя землетрясениями, вместе взятыми. Все бегают, орут, суетятся. Лиходеев матерится с такой громкостью и интенсивностью, что лесополоса, в которой мы расположились, вероятно, увянет навсегда. Я тоже успел сорвать голос и отбить кулак, раздавая животворящие тумаки и ценные указания.
— В-Господа-Бога-твою-душу-мать!!! — убедительно мотивировал я копейкинского зама — тормознутого, но исполнительного ефрейтора со смешной фамилией Юрец. — Если ты сейчас же не свернешь своих долбаных палаток и не погрузишься со всем своим долбаным барахлом на свои долбаные подводы, я тебе… Я тебе… В общем, не знаю, что я с тобой сделаю, но тебе от этого будет очень-очень плохо!!!
— Слушаюсь, вашбродь!!!
— Бего-о-о-о-о-о-м!!!
Ефрейтор унесся прочь, едва ли не оставляя за собой инверсионный след, — подальше от начальственного гнева.
Ротное имущество — это семь повозок и две полевые кухни. Собрать весь ротный скарб, разместить его на повозках, причем в максимально упорядоченном виде, — это эпический подвиг, особенно с учетом того, что Филя Копейкин сейчас занят в полку с погрузкой пайков, патронов и массы другой сопутствующей хрени, а Лиходеева на всех не хватает.
Передо мной возникает унтер-офицер Шмелев — командир 4-го взвода.