9. Не Геркулесовы столбы, а Геракловы (не надо путать Древнюю Грецию с Древним Римом).
10. Почему Пенелопа не обратилась в профсоюзный комитет?
И наконец последнее:
11. Да есть ли в рукописи хоть один положительный герой?! (очень подозрительно и отчасти даже неумно).
В настроении, несколько более ободренном, я перешел к следующей истории:
«Золотые уши
В то сумасшедшее утро Зевсу пришлось отменить традиционную ежедневную пятиминутку с начальниками цехов, отделов и служб. Это было обидно. Директор «Олимпа» имел две (всего две!) всепоглощающих страсти, или, скорее, слабости, — отвести душу в личном тире и поговорить на «летучих» совещаниях, желательно расширенного состава.
Персональный тир примыкал непосредственно к директорскому кабинету и был уставлен модными статуями ряда руководителей главка и министерства. После разгонов и накачек, случавшихся нередко, Зевс запирался в тире и метал в статую молнии. Он называл эту процедуру — «немного разрядиться». Зевс не подозревал, что открытый им способ восстанавливать душевное равновесие будет в следующей Эре, в немного изменённом виде, применяться на японских предприятиях и ошибочно будет назван японским методом.
Если метание молний, занятие в общем-то безобидное, никому хлопот не доставляло, то со второй слабостью было посложнее. Речи на пятиминутках постоянно затягивались, слушатели ерзали на месте и с тоской поглядывали на двор, на заводские солнечные часы со столбиком в виде уменьшенной статуи Афродиты с веслом.
Зевс распорядился перенести Афродиту в свой кабинет и установил часы рядом е директорским креслом-троном. Во время летучек окна плотно зашторивались, а на стене висел ярко горевший факел. Если совещание внезапно забредало не в ту сторону, молниевержец, не вставая с трона, просто сдвигал факел в сторону. Тень от весла Афродиты автоматически перемещалась па следующее деление циферблата, и пятиминутка столь же автоматически заканчивалась — ибо, как не раз говаривал директор «Олимпа», «регламент — это основа основ».
Зевс не мог нарадоваться на свое изобретение. Но в то злосчастное утро совещание все же пришлось отменить. Молниевержец как раз заканчивал конспект своего выступления. Он дошел до центрального положения доклада: «Мы не можем терпеть случаев, когда кони, выпущенные сборочным цехом, смотрят назад. Сейчас не то время, чтобы оглядываться и пятиться назад, товарищи! Нам этого никто не позволит, и мы тоже не позволим этого никому! Головы удалось развернуть обратно, однако после переработки техдокументации у копей обнаружилось по пять ног. Это не наше влияние, товарищи! Это явно ассирийские мотивы, противоречащие нашему реалистическому производству. Сегодня, когда на заводе широко развернулась кампания за экономию пиломатериалов, такое положение недопустимо. И мы будем строго спрашивать с тех, кто прикрываясь лишними ногами, пытается…»
Молниевержец страшно увлекся, но закончить не сумел. В кабинет буквально вбежал бог-референт.
— Беда! — крикнул Дионис. — Около тарного цеха забил фонтан!
— Там что, копали? — испуганно осведомился молниевер-жец. — К зиме готовились? Сто раз повторял, не копайте траншеи летом, вода же не замерзает… Зачем нам эти потопы?
— Хуже, — доложил референт. — Кажется, это нефть. Или машинное масло, там не разберешь. Мы с Дионисом-старшим нюхали — это что-то горюче-смазочное. Срочно необходимо ваше вмешательство!
Зевс кинулся к персональной колеснице, которой правил всегда сам, и в один миг прибыл на место происшествия.
Выяснилось, что виноват Пегас-тяжеловес. Он перевозил на восстановленный склад крупную партию веников, испугался клубов пара, вырвавшихся из кузнечно-прессового (там пробовали новый горн), встал на дыбы и с такой силой грохнул передними копытами о землю, словно решил провалиться сквозь асфальт. Образовалась порядочная дыра, из которой тут же ударил густой маслянистый фонтан с нефтяным запахом. Струя поднялась так высоко, что с ног до головы окатила Сизифа, сидевшего на вершине горы и читавшего словарь синонимов. Несун-рецидивист тут же пошел вниз ругаться.
На двор сбежался народ. От удара копытами образовалось небольшое темное озерцо, в котором плавали отдельные крупные перья, вполне годные для письма. Сизиф выловил одно из них, очинил и сел в сторонке строчить жалобу на невыносимые условия труда рабочих вспомогательных специальностей.
Стоя на колеснице, Зевс громовым голосом подавал руководящие указания. Прежде всего приказано было изловить Пегаса. Кинулись ловить всем обществом, но совершенно взбесившийся конь оглушительно захлопал крыльями, с трудом оторвался от земли и влетел в одно из окон храма заводоуправления, именно на пятый этаж, в отдел главного конструктора. Агамемнона на месте не случилось. Перепуганные сотрудницы попрятались под столы. Пегас, оставляя на полу нефтяные лужи, подошел к памятной стене и, один за другим, не торопясь сжевал все девять почетных жасминовых тирсов, полученных коллективом за победы в смотрах-конкурсах на лучшую постановку рационализаторской и изобретательской работы.
Сухими тирсами Пегас не наелся и потянулся к документации на столе главного конструктора. Сотрудницы отчаянно завизжали, но из-под столов не вылезли. Агамемнон остался бы без важнейших чертежей на новую модель — «Афродита с теннисной ракеткой», если бы в этот момент в отдел не заглянул Одиссей. Инженер по внесению изменений, как обычно, явился со своей тележкой за очередной порцией поправок.
Хитроумный Одиссеи мигом сорвал со стола скатерть и накинул на морду Пегасу (сотрудница, сидевшая под оголившимся столом, завизжала на ультразвуковых частотах). Ослепленный конь покорно замер, дожевывая чертеж Афродиты в разрезе. Его тяжелые, запачканные нефтью крылья свисали до пола. С них медленно капала маслянистая жидкость.
Одиссей увел животное на заводскую конюшню, а позднее получил благодарность с приказе — «за решительные действия, способствовавшие сохранению в целости оборудования, материалов и инвентаря».
Тем временем Зевс распоряжался на фонтане. Под его руководством территорию оцепили. Вокруг озера начали сооружал высокий дощатый забор. Зевс опасался двух вещей — пожара и кривотолков. Специально созданная аварийная бригада во главе с богом 2-й категории Гефестом укрощала нефтяную струю.
Порядок нехотя восстанавливался. В тарном цехе вновь отчаянно застучали молотками — наверстывали упущенное время. Сизиф вручил директору гневное заявление и демонстративно ушел в баню. Рабочие и служащие расходились по местам. Олимповцы любили всякие заводские происшествия, охотно сбегались поглазеть, но обсуждать увиденное любили на рабочих местах, не отрываясь от выполнения служебных обязанностей.
В этот момент из здания заводоуправления, громко стуча по асфальту котурнами, выбежал директор клуба художественной самодеятельности имени Аполлона.
Никто и никогда на заводе не видел его настоящего лица. Этот маленький, таинственный человек, не снимая, носил высокие котурны, зимой и летом закутывался в глухой театральный плащ, а на лице у него всегда находилась маска.
Маски, правда, менялись в зависимости от обстоятельств. Когда директор клуба художественной самодеятельности являлся на прием к начальству просить денег на музыкальный инвентарь, он неизменно надевал маску трагическую — с перекошенным в страдании ртом, косматыми бровями толщиной в два пальца, а также волосами, застывшими в эффектном беспорядке, как играющие после команды: «Замри!» На концерты для тружеников завода всегда надевалась маска улыбающаяся. Никто не видел истинного лица директора клуба имени Аполлона, ко все наизусть знали, что он любимый ученик основателя клуба и талант, загубленный обстоятельствами. Кроме того, поговаривали, будто директор «пишет». Последнего учения Аполлона не отрицал и не подтверждал. Его любимым выражением было: «я так вижу» и «славненькая мизансцена…»
Эта интереснейшая во всех отношениях личность стремглав неслась к источнику ГСМ. Следом за своим директором в полном составе следовал народный хор муз. Все девять муз, также обутых в котурны, бежали строго по ранжиру, в колонне по одному, на ходу разворачивая свитки с нотами.