Она ощущается как всё, на что я никогда не смел надеяться, не говоря уж о том, чтобы иметь. Давняя молитва, наконец-то получившая ответ; запретная мечта, воплощённая в жизнь и слишком невероятно хорошая.
Её пальцы вплетаются в мои волосы, царапают мои плечи, пока мои ладони скользят по её спине, бродят по гладкому теплу её плеч, обнажённых в ночном воздухе. Она обвивает руками мою шею, крепко прижимает меня к себе, и я стону, когда наши бёдра начинают двигаться вместе, так идеально, так о*уенно идеально.
— Себастьян, — бормочет она в наш поцелуй. — Я хочу… ик! — это короткий, резкий писк, но этого более чем достаточно, чтобы я отдёрнулся.
Я невольно думаю, что вызвало эту икоту — коктейль, который она выпила у Тайлера.
Она навеселе, под действием алкоголя, а я этим воспользовался. Меня переполняет ужас. Господи Иисусе.
Зигги хмурится. Снова икает.
— Что… ик!.. Что не так?
— Ты пьяна, вот что не так.
Она смеётся. Смеётся!
— Себастьян, да я на семейном воскресном ужине пью больше, чем сегодня. Я была навеселе перед поездкой домой, но лишь потому, что выпила коктейль быстро. Теперь я в порядке. И раньше была в порядке. Я в безопасности.
Нет, это не так. Она вовсе не в безопасности. Мы поцеловались. Мы также начали выходить за границы поцелуев. При свете дня и с ясной головой она об этом пожалеет.
Мне надо спасти положение. Мне надо показать ей, что я могу быть её другом, а не развратным домогающимся мудаком.
Её лицо искажается хмурой гримасой.
— Что не так?
Зигги наклоняется. Я отстраняюсь. Её глаза раскрываются шире, наполненные обидой. Она медленно слезает с моих бёдер и соскальзывает на шезлонг. Я быстро подтягиваю здоровую ногу, чтобы сесть боком на шезлонге, и закрываю лицо ладонями.
— Себастьян, поговори со мной. Я не могу… я не могу понять, что происходит, о чём ты думаешь. Тебя сложно прочитать, и это заставляет меня так сильно тревожиться. Пожалуйста, просто скажи, как есть, что бы там ни было, если ты зол на меня, или сожалеешь об этом, просто…
— Эй, — повернувшись, я притягиваю её в свои объятия и крепко обнимаю, положив её голову на моё плечо, совсем как мне хотелось, когда я увидел её на роликовой арене. Зигги обвивает руками мою талию и тоже поворачивается ко мне. Я чувствую, как она медленно расслабляется.
— Почему ты отстранился? — шепчет она.
— Потому что этого не должно было случиться. И мне надо было удостовериться, что этого не повторится. Поэтому я отстранился.
Зигги отстраняется ровно настолько, чтобы взглянуть на меня — её голова склонена набок, в глазах читается обида.
— Почему этого не должно было случиться?
Я приглаживаю её волосы, которые ветер бросает ей в лицо, чтобы её глаза могли смотреть в мои, когда я в кои-то веки говорю ей правду:
— Потому что ты попросила меня быть твоим другом, Зигги, и я едва ли достоин этого, но мне хотелось бы быть достойным. Пожалуйста, не проси меня о большем, когда я… когда я никогда не…
«Никогда не буду достаточным, никогда не заслужу больше тебя, никогда не буду достоин большего, чем это».
Она смотрит на меня, и её выражение окрашивается смятением. Я не могу заставить себя закончить предложение, не могу заставить себя произнести это обличающее признание. Даже если это правда. Даже если я сам знаю — пусть сегодняшний вечер потряс меня, и я знаю, что впредь хочу двигаться иным путём, сосредоточиться на хорошем в моей жизни, я так запятнан своим прошлым, так не умею быть кем-либо, кроме злобного эгоиста, я всё равно множеством способов могу подвести её, если попытаюсь быть для неё кем-то большим, чем сейчас.
— То есть… — Зигги сглатывает, кусая губу. — Друзья?
Я пожимаю плечами, смахивая ещё одну прядь волос с её виска.
— Какой бы гигантской занозой в заднице ты ни бывала…
Она тычет меня пальцем в подмышку, ища щекотное место, и меня охватывает облегчение. Вот та огненная игривость, лёгкая милая улыбка, согревающая её губы.
— Да, — говорю я ей. — Друзья.
— Так, как мы начали? — тихо спрашивает она. — Как… когда мы просто притворялись?
— Нет. Не так, как мы начали. А то, к чему мы пришли в итоге. Настоящие. Настоящие… — мне требуется две попытки, чтобы преодолеть внезапный острый ком в горле, сказать ей ложь, в которую нам обоим лучше верить. — Друзья. Если после всего ты до сих пор хочешь от меня хоть этого.
Зигги смотрит на меня в своей проницательной критической манере, её тело абсолютно неподвижно, если не считать ветра, треплющего её волосы. Наконец, она встаёт с шезлонга, заправляет длинные медные пряди за уши и оглядывает балкон, пока не находит свою накидку. Она наклоняется и подбирает её, вертит в руках, но не надевает. Боже, мне хотелось бы, чтобы она это сделала. Теперь, увидев её в этом платье, я благодарен, что она весь вечер оставалась прикрытой. Я не смог бы поддерживать вразумительный разговор на вечеринке. Каждый человек без исключения понял бы, как сильно я на неё запал.