— Да, но ведь легко не заметить того, кто явно хочет, чтобы его не замечали. Если ты надеялась на другую реакцию, я бы посоветовал пересмотреть твоё поведение.
Внезапно выражение её лица становится непроницаемым. Когда она моргает, её глаза блестят от влаги.
И тут я понимаю, что совершил нечто ещё более непростительное, чем мысленное растление младшей сестры моего лучшего друга.
Я довёл её до слёз.
***
Последние три недели, прошедшие с тех пор, как Зигги убежала на грани слёз, начались как типичный запой отвращения к самому себе, но завершились новым, безрадостным падением. Положив повыше свою вновь травмированную ногу, я сижу на диване у Рена и становлюсь получателем грозного хмурого взгляда.
Фрэнки.
Мой крайне недовольный агент сидит в кресле напротив меня, как обычно, с головы до ног в чёрном, её длинные тёмные волосы обрамляют выразительные карие глаза. В сочетании с суровым выражением лица и рукой, угрожающе сжимающей серую акриловую трость, она выглядит как разъярённая ведьма, готовая проклясть меня. Я думаю, ещё одно неверное движение с моей стороны, и она может реально это сделать.
— Ты, — категорично заявляет она, — задница немыслимых размеров.
— Это не новость, — закрыв глаза, я откидываю голову на подлокотник их дивана.
Фрэнки тычет меня в бедро кончиком своей трости. С силой.
— Ой! — скулю я. — Рен, Фрэнки ударила меня.
— Не разговаривай с ним, — огрызается она. — Он не имеет отношения к этому разговору.
— Так почему мы проводим эту встречу у вас дома, пока Рен готовит нам обед?
— Это чтобы я не убила тебя, — мрачно говорит она мне.
Я сглатываю. Гнев Фрэнки — это, пожалуй, единственное, чего я боюсь. Ну, и потери моей хоккейной карьеры.
Возможно, я также немного боюсь, что в конце концов совершу что-то, что может стоить мне дружбы с Реном. Не то чтобы я когда-нибудь признался в этом кому-либо, особенно Рену.
Я бросаю взгляд на мужчину, о котором идёт речь, а он по-прежнему не выказывает никаких признаков того, что списал меня со счетов, учитывая, что он отвозил меня в своём микроавтобусе на мой последний приём к врачу и обратно, а теперь готовит мне еду. И всё же он заставляет меня нервничать, стоя спиной ко мне, одетый в свой театральный фартук с нарисованными Уильямами Шекспирами и сосредоточенный на готовке.
— Рен, — шепчу я умоляюще.
Он бросает на меня извиняющийся взгляд через плечо.
— Лучше послушай её. Ты же знаешь, Себ, я бы встал между тобой и кем угодно, за исключением моей жены.
Когда он это говорит, выражение лица Фрэнки меняется с хмурого на улыбку, которую она адресует в его сторону. Он улыбается в ответ.
Их взгляды становятся до отвращения нежными.
— Прекратите делать это при мне. Меня от этого тошнит.
Фрэнки бросает на меня ещё один уничтожающий взгляд и на этот раз тычет меня в бедро, отчего я взвизгиваю.
— Ты уверен, что тошнота — это не реакция на твоё самосаботажное дерьмо, которое в конце концов возвращается, чтобы укусить тебя за задницу?
— Я знаю, что облажался. Я же сказал тебе, что понимаю, ясно? Теперь твоя работа — помочь мне всё исправить. Вот почему я плачу тебе большие деньги.
Фрэнки фыркает, откидываясь на спинку стула и, слава Богу, роняет трость рядом с собой.
— Себ, я блестяще справляюсь со своей работой. Я чертовски хороший спортивный агент. Но это выходит за пределы даже моих возможностей. Если бы это было просто управление твоим имиджем, то другое дело.
— Управление моим имиджем — это именно то, что мне нужно от тебя.
— Нет, — категорично заявляет она. — Это не так. Твой имидж не нуждается в «управлении». Он нуждается в чёртовом воскрешении.
Я хмурюсь.
— Всё же не настолько плохо, нет?
Фрэнки медленно моргает, глядя на меня, пока в воздухе сгущается мрачная тишина. Рен закусывает губу и не отрывает взгляда от плиты, продолжая помешивать.
— Да, Готье, — наконец выдавливает она из себя. — Всё «настолько плохо».
О, чёрт. Меня называют по фамилии. У меня неприятности.
— Ладно, я разбил свою машину, — дипломатично соглашаюсь я. — Но я же не врезался в кого-то другого.
— Нет, — бормочет Фрэнки сквозь стиснутые зубы. — Ты врезался всего лишь в центр программы внешкольного образования.
Рен морщится.
— По крайней мере, было два часа ночи? Никто не пострадал?
— О, люди пострадали, — говорит она. — У этих детей нет места для их занятий по программе, пока здание не будет отремонтировано; это им вредит. Я должна придумать, как раскрутить какую-нибудь историю, оправдывающую твоё безрассудное поведение на дороге и материальный ущерб на десятки тысяч долларов, причинённый из-за того, что ты разбил роскошный спортивный автомобиль, управляя им со сломанной ногой. Но при этом эта история не должна положить конец твоей карьере и выставить тебя эгоистичным, безответственным придурком.