— Слушай, а может, это он в тебя целился? — подала голос вероломная Юлия Александровна и в ответ на Янкины квадратные глаза торжествующе заверещала: — А-а, испугалась!!!
"Свои" девчонки дисциплинированно сидели рядком на брусьях в стороне от футбольного поля, смахивая на стайку воробьев на проводах. Машка еще издали разразилась радостными приветственными воплями им навстречу, не успели толком подойти:
— Юлька! Ты вернулась!!!
— А что, не ждали? I'm back! (Я вернулась!) Трепещите! — Юля легко запрыгнула на самую верхотуру и забалансировала на одной ноге, с трудом удерживая равновесие и отчаянно размахивая руками на манер ветряной мельницы. (Той самой, с которой дрался бесстрашный идальго Дон-Кихот, кого Юлька грешным делом Яне иногда напоминала. Причем не только ростом и мальчишеской худобой…)
Галина в целях безопасности отодвинулась на приличное от Дон-Кихота расстояние:
— Вернулась однозначно.
Глава шестая. Сны и знаки
— Привидений не существует!
— Вы абсолютно правы, мой дорогой Ватсон, -
ответил Шерлок и медленно растаял в воздухе…
(Анекдот)
Дома уже ближе к ночи Янке стало плохо. Накатила вчерашняя слабость и дурнота, сил хватило лишь только на то, чтобы добраться до дивана в гостиной и безвольным мешком повалиться на мамины декоративные подушки. Она всё пыталась мысленным взглядом "прощупать" свое тело, просканировать изнутри на предмет отклонений от нормы, но ничего не смогла найти: аура вроде цела, отчего же так худо?.. И даже перед глазами темнеет пятнами, как после серьезной потери крови… "Вот что бывает, когда не слушаешься Мастера: полное энергетическое истощение!" — вместо ответа образовалась в мозгу издевательски-сочувственная мысль. "Ничего, я восстановлюсь! — стискивая зубы и борясь со слабостью, пообещала Яна непонятно кому. — И помощи ни у кого не попрошу: сама наломала дров, сама теперь буду расхлебывать. Надо просто выспаться…"
Папа присел рядом с ней на диван, Янка и не заметила, как он вошел. Последние несколько дней они друг с другом почти не разговаривали, Яна никогда не думала, что такое может случиться — совсем как недавно с мамой… Только это ведь папа! Может, дело в ней самой, а не в проблемных родителях, что с трудом поддаются воспитанию (и, главное, перевоспитанию)? Выходит, что так… Отец по утрам с безукоризненной английской вежливостью здоровался, иногда по случаю сдержанно желал приятного аппетита — и на этом всё, словно невидимой стеной от нее отгородился! Ни их обычного зубоскальства, когда Янка суматошно мечется по квартире и, как водится, опаздывает в лицей, ни размеренных вечерних разговоров до самой полуночи… Сотню раз за эти дни ей хотелось заглянуть ему в глаза и спросить, пускай бы даже прозвучало по-детски: "Ты меня еще любишь?" Но так ни разу и не решилась: а вдруг он ответит, что нет?..
— Как ты себя чувствуешь? — папа прохладными пальцами пощупал ее лоб и протянул старенький ртутный градусник, ветеран их с Яриком детства. ("Ух ты, жив-здоров еще старичок…" — умилилась Яна через силу.) Пришлось титаническим усилием воли перевернуться на спину и сунуть градусник подмышку. Отец смотрел на нее очень пристально, как на хитрую головоломку, которую во что бы то ни стало следует разгадать:
— С тобой всё хорошо?
— Не знаю… Ты что-то видишь? — когда еле хватает сил, чтоб ворочать языком, тут уже не до внутренней цензуры! Тут уж правда-матка…
— Чувствую, — отец ни капли не удивился. — Ты изменилась.
— Просто устала, — Яна закрыла глаза, на секунду испугавшись, что он своим внимательным взглядом сейчас всё прочтет — всё, что наслучалось за эти богатые событиями три дня. Но проверенный годами трюк не сработал, папин голос грянул откуда-то сверху:
— Ты сегодня что-то делала? Энергетически?
— Юльке сеанс, — неохотно призналась Яна, отпираться не имело смысла. И стало удивительно легко и свободно оттого, что он сам обо всем догадался и не надо больше ничего скрывать. (Только вот догадался ли?.. Ох, и непростой у нее папа! Ну конечно, он ведь из раннего поколения индиго, с ним дурачка не поваляешь.)
— Она заплатила? — гнул свою линию отец. Нет, всё-таки зря Янка разболтала ему про незыблемый закон Рейки: когда делаешь сеанс кому-то другому, не кровному родственнику, нужно брать за это деньги. (Тогда как бы ставишь преграду между клиентом и собой.) Если этого по разным причинам не сделать, то есть опасность, что болячки или проблемы другого перетянешь на себя, с больной головы на здоровую… "Ну кто меня за язык тянул такую подробную лекцию про Рейки устраивать! Вот папа на ус и намотал…" — Яна шумно вздохнула и еле внятно пробормотала:
— Как я с подруг буду деньги брать? Я так не могу…
— Тогда будешь болеть. Всё тянуть на себя, — он невероятным образом считывал ее мысли. — С больной головы на здоровую.
— Так что мне теперь делать? Если я вижу, что кому-то плохо, я просто не могу… Вот так развернуться и уйти!
— Ну хорошо, деньги ты брать не можешь. Но тогда хоть шоколад или конфеты, или хорошую книгу, хоть что-нибудь! Пускай даже символически, без всякой материальной ценности. Поток энергии нужно перекрыть.
"Интересное дело, откуда он знает про этот поток энергии?" — поразилась Яна. Папа сидел рядом, как в старые добрые времена, не сердился и не хмурил с неудовольствием брови, а смотрел на нее тепло, с любовью и некоторым беспокойством. И главное, они обсуждали жизненно важные темы — то, что лишь он один в целом мире мог понять… Янка почувствовала себя абсолютно, непередаваемо счастливой: наконец-то всё встало на свои места! Словно разрозненные кусочки мозаики сложились в стройную картину: "Может, я для того и болею, чтоб он обратил на меня внимание? В детстве точно так было: когда мы из-за чего-то ссорились, я потом обязательно заболевала и он меня выхаживал, всё становилось хорошо…" Эту мысль Яна решила отодвинуть в укромный уголок памяти, чтобы позже к ней вернуться, уже по свободе. Только это не сейчас, а когда она очухается…
— А еще лучше, чтобы ты ни во что такое… эзотерическое не вмешивалась. Это вопрос твоего здоровья, — отец ловко подхватил почти выпавший у нее из-под руки градусник, Янка за всеми разговорами успела про него забыть. Еле-еле набежало тридцать шесть (если быть совсем уж точной, тридцать пять и восемь). Папа сперва не поверил собственным глазам, тряс ни в чем не повинный прибор, как свинку-копилку, но ртутный столбик наглым образом стоял на месте. А Яна уже мягко куда-то проваливалась — в глубокую темную пропасть с неясными тенями по краям, что чудится всем больным и ослабленным. Кажется, сейчас уснет…
Последним бодрствующим краем сознания она успела уловить что-то в корне неправильное и с трудом приоткрыла глаза: отец сидел рядом на диване, положив руки ей на виски. (Наверно, пытался передать свою энергию, как часто делал это для них с Яриком в детстве, когда они болели.) Янка с усилием отвела от себя его руки, те были уже не прохладными, а почти горячими, разогревшимися:
— Тебе нельзя, у тебя нет инициации… — и заснула уже по-настоящему.
Ночь выдалась беспокойная, Яна вертелась волчком с боку на бок, всё никак не могла нагреть себе место. Каким-то удивительным образом она уже лежала в своей комнате на кровати — видимо, папа перенес ее сонную, как в детстве. Целую вечность такого не случалось… А затем подступили кошмары: кто-то угрожающе-темный навалился на грудь и начал душить. Янка с трудом от него вырвалась и принялась в отчаянии звать на помощь — то ли мысленно, то ли вслух, — и просить, чтоб ее больше никогда не оставляли одну… Звала отца, но явились на зов "Они", окружили плотным кольцом, как телохранители: высокие и немного расплывчатые фигуры в чем-то белом, струящемся до земли. Просветленно-яркие и светлые, похожие на святых со старинных икон…