Получилась, что Слава спас меня от настоящего, Веня от прошлого — от смерти и страха. А Кром… Он спас меня от ужасного будущего. А я плачу вечным трауром. Но не по нему, а по себе.
— Послушай меня, — Лэр взяла моё лицо в руки. — Когда я заканчивала школу, случилась трагедия. Мой брат погиб. Очень страшно, неожиданно, нелепо. Ему было всего девятнадцать лет. Тот день, когда мы с родственниками собрались на его похороны, будто разделил жизнь на до и после. В тот день закончилось моё детство. Каждый раз с тех пор, когда меня посещают воспоминания о детстве, перед глазами проносятся не беззаботные лица, весёлые игры и дружная семья, а только гроб и искаженные скорбью гримасы. Мы молча смотрели друг на друга и плакали. Мы не знали, что так может быть, не хотели принимать это. Жизнь показалась очень зыбкой и непрочной субстанцией. Я впала в настоящую депрессию, которая неизвестно чем могла закончиться, по настоянии родителей всё же поступила в институт, но бродила по нему словно призрак, ничего не видела кругом… Тогда-то я и столкнулась с Тином… — Лэр усмехнулась. — Он был смешным. И добрым. Не таким, как те люди, с которыми я привыкла общаться. Такой раздолбай… Он был чужд формализму, презирал долг — то есть те вещи, к которым меня приучали с первого класса. Он познакомил меня с остальными. Они так быстро стали моими друзьями, а я — частью Гильдии… Они ведь походили на меня совсем чуть-чуть! Простые ребята, со своими проблемами в семьях, одинокие, сбившиеся в кучу, чтобы спастись. Они говорили о смерти… Обожествляли её, любили. Эдакие танатофилы. Они сказали, что моему умершему брату повезло, что в этом мире, в сущности, ловить нечего. Мне казались забавными их воззрения! Но я всё же была на другом краю баррикады: я примирилась с человеческой смертностью, а со своей жизнью расставаться не захотела — отличница из хорошей семьи, сама посуди, какая смерть? Это нас разделяло. Я видела, что они заигрались, пыталась сказать им об этом, но они только злились. А Гунт стал последней каплей. Я капитулировала в последний момент, — она перевела дух. — И пусть это странно, но благодаря им я поняла одну важную вещь. Возможно, это прозвучит цинично, но, Ника, пойми суть: люди умирают. Всегда умирали и всегда будут. Кто-то раньше, кто-то позже. От болезни, несчастного случая или даже от собственных рук. Но смерть придёт за всеми. И главное — за тобой самим. Это важно помнить. Да, люди умирают. Но ещё люди живут. Все живут. Жили и будут жить, сколько бы трупов не собралось вокруг. Во время чумы, войны и голода, когда теряют близких и далёких — люди живут. Это такая банальность, это так просто. Но не мешало бы напоминать себе об этом почаще, особенно, когда трудно. Именно это и заставила меня уяснить Гильдия. И это и помогло мне не сойти с ума, когда я потеряла их…
— Но почему они не научили жить себя? Почему сдались сами?
— Они не сдались… Им казалось, что этот добровольный выбор смерти возвышает их или что-то в этом роде…
— Снова эта мудрёная кёрговская философия?
— Софистика. Чистейшая. Но посмотри на это с другой стороны: жизни ведь нужен такой смысл, который не уничтожался бы смертью… Жить — это дело живых.
— Я часто думаю о том, что с ними стало. Ну, то есть после смерти… — Несмело произнесла я. Они ведь не исчезли, правда же?
— Конечно, нет, — Лэр улыбнулась и обняла меня. — Они просто перешли в иную плоскость существования.
— Загробная жизнь или вроде того? — уточнила я. Она едва заметно кивнула. — Это, должно быть не слишком весело. Говорят, самоубийцы не попадают в рай…
— Рая нет, — убежденно произнесла Лэр. Я взглянула вопросительно. Я заметила на её шее крест, и теперь подобные реплики от неё удивляли меня.
— Значит, есть только ад?
— Ада тоже нет, — ответила она таким тоном, будто речь шла про нечто само собой разумеющееся.
— Тогда что же есть? — я вконец запуталась.
— Абсолют. Объективная реальность… — Лэр встретила мой недоуменный взгляд и решила использовать более понятные простым смертным слова: — Бесконечная Любовь.
— Значит, умереть — это не так уж и плохо?
Лэр кивнула.
— Но торопиться всё же не стоит.
— Кажется, мою смерть хочет поторопить Кёрг, раз шлёт эти угрозы.
— Он боится тебя. И это правильно. Он всегда был осторожен: это жизни других для него ничего не значат, а за свою он трясётся, как и любой человек.
— Человек! Разве можно называть его так? Ты видела все эти статьи о сектах, их принцип действия слишком уж напоминает Гильдию, правда? Он и не думает останавливаться. У нас в городе есть что-то вроде филиала очередной его организации. Я не понимаю, почему до этого никому нет дела? Почему эти собрания не разгоняют? Это же опаснее всяких там иеговистов, чья главная задача обчистить карманы. Речь идёт о человеческих жизнях. Мой брат ходил туда…
— Кёрг путает следы. И когда-нибудь доиграется, — покачала головой Лэр. — Ещё в те времена, когда мы с ним знались, он кочевал с квартиры на квартиру и имел с десяток имён. Теперь, когда его ищут, он, наверняка, стал ещё изобретательнее.
— Что же мне тогда делать? По твоим рассказам выходит, что он просто непобедим!
— Мой тебе совет: сделай, как он просит. Уезжай. Так будет лучше, — я видела в глазах непоколебимой Лэр страх.
— Просто уехать? — я не поверила ушам. — Сделать вид, что всё хорошо, и не мешать ему проводить ритуалы?
— Я знаю, о чём говорю. Уезжай.
— Неужели он писал и тебе? Или пытался найти, угрожал? Ты ведь знаешь больше меня.
— Один раз. Давно. Ещё тем летом, когда всё и случилось. Он прислал мне конверт. «Держи рот на замке». И браслет, который я подарила Тину на нашу первую годовщину. Он был заляпан кровью… Тин носил его до последнего дня… — голос Лэр дрогнул. — Но Кёрг всегда знал, что я трусиха… Сбежала самая первая, когда на горизонте замаячили трудности. Он знает, что мне с ним не тягаться. А я и не пыталась.
— Ты всё ещё хранишь этот конверт? — Лэр кивнула. — Ты не могла бы отдать его мне? Кажется, я смогу найти ему применение.
Самый дальний угол шкафа. Самая пыльная коробка. Как мне это знакомо. Мои вещественные воспоминания хранятся так же далеко, а извлекаются на свет Божий ещё реже. Лэр достала конверт: внутри, вместе с браслетом лежало несколько фото. Не нужно их разглядывать, чтобы знать, кто на них изображен.
— А фотографии можно взять? — я была готова к отказу.
— Забирай, что хочешь. И я даже не буду спрашивать, зачем тебе это. Только попрошу ещё раз: не глупи и уезжай, — во взгляде её была чуть ли не мольба. — Я не хочу потерять тебя теперь.
Когда мы прощались у порога, Лэр протянула мне руку:
— Давай попробуем расстаться новыми людьми. Не теми, которыми встретились, — она протянула мне руку. — Пора начинать новую жизнь. Пообещай никогда не падать духом, Вероника. Надеюсь, мы ещё встретимся.
— До свидания, Лера. Спасибо тебе, — я сжала её ладонь.
Дверь закрылась и Лэр для меня исчезла. Её больше не было. В этой квартире живёт Лера. Учительница французского. Нормальный человек.
Я вышла на улицу, в мой родной город, в тот самый временной отрезок, о котором мечтала — в будущее, ставшее моим настоящим. Было такое чувство, будто из головы выгребли всю ту вату, которой она была забита. Вату отрешения, с неуловимой угрозой обнимавшую любую здравую мысль. Блаженная лёгкость поселилась в теле с этих пор. Вскоре я завидела Славу, шедшего ко мне от ближайшей скамейки.
— Как ты? — спросил он, изучающе глядя на меня. От него не укрылось даже мельчайшее изменение в моём поведении.
— Нормально, — выдохнула я. — То есть теперь действительно нормально. Есть надежда, что скоро я даже смогу зажить хорошо. Но это уже, как пойдёт. А пока — она посоветовала мне уезжать.
— И ты думаешь последовать её совету? — Слава замер в ожидании ответа.
— Нет, ни в коем случае, — с готовностью ответила я. — Нельзя оставлять Серёжу им на съедение. Друзей я не сберегла из-за своей глупости, но брата отнять не позволю.