Я опомнилась и стала доказывать, что Тоня хорошая, что дело вовсе не в ней, а в том, что негде поставить детскую кроватку.
— Постой, при чем тут кроватка? — перебил он. И тотчас все понял сам: — Ara, понятно…
Я еще раз, уже более подробно рассказала ему все о себе, о папе, о Тоне. Все-таки мне было очень одиноко и очень нужно, чтоб кто-то выслушал и понял меня.
— Папа говорит: отдыхай после экзаменов. А я не могу...
Седой понимающе кивнул, и лицо его осветилось мимолетной улыбкой.
— Вывод такой,— после минутного молчания промолвил он,— надо тебе работу. Так?
— Так.
— И общежитие надо.
Господи, да как же мне самой не пришел в голову такой простой выход?! Мне — в общежитие, а на место дивана — детскую кроватку. Я даже представила себе, как она встанет — беленькая, с никелированными спинками, с шелковой, туго натянутой сеткой.
«Кто же и за какие-такие заслуги даст мне место в общежитии?»—тут же подумала я, и умилительное видение исчезло.
— Пошли,— вдруг сказал седой.— Сейчас все устроим.
— Что устроим? — не поняла я.
— Все. Работу. Общежитие. У нас, здесь.
Мне представились девчата в комбинезонах, таскающие на носилках мусор. Для того я учила математику, физику, химию?
— Сдрейфила? — язвительно усмехнулся седой.— В контору бы куда-нибудь, где почище, а? Строитель, эх! — И столько было презрения в этом «эх», что мне не оставалось ничего другого, как гордо тряхнуть косами и ответить в тон ему:
— А вот и не сдрейфила! Пошли!
— Ну, смотри! — хитро глянули на меня глаза-щелочки.
— Подумаешь! — храбрилась я. И вот мы спускаемся вниз.
— Где Петя? — крикнул мой спутник на лестничной площадке. Голос его гулко разнесся по недостроенному зданию.— Пе-е-тька!
— В конторку пошел!—тоненько откликнулся девичий голос.
Идем дальше. Очень трудно спускаться на каблуках по этим проклятым шатким мосткам. Колени сами собой подгибаются, руки тщетно ищут опоры. На последнем марше я зацепилась за рейку, и влететь бы мне носом в ящик с жидкой глиной, если бы мой провожатый не подхватил меня сзади. Крепко, надежно подхватил. Я еще и сейчас чувствую на руке, повыше локтя, теплую, гладкую, будто отполированную его ладонь.
Пропуская нас, возле входа остановились давешние девчата с носилками. Передняя — глаза у нее серые, холодные — недобро глянула на меня, словно я успела уже чем-то не угодить ей.
— Привет, Расма! — на ходу бросил седой. Мы вышли во двор.
— Видишь конторку? — показал он мне наспех сколоченный из досок-горбылей[5] сарайчик с косо висящей на одной петле дверью.— Иди туда. Спросишь Грачева. Скажешь — насчет работы.
Как, одной идти к какому-то Грачеву? Опять все рассказывать?
— Иди, иди, не маленькая.— Седой подтолкнул меня.
«Нарочно оставил одну,— думаю я,— чтобы дать возможность удрать без лишнего позера. Конторка стоит у самых ворот. Несколько шагов — и я на улице. Смешаюсь с прохожими. Никто не узнает, что я струсила. А седой… Да кто он такой, чтобы из-за него?..»
Спотыкаюсь на обломках досок, отшвыриваю ногой ржавую проволоку, оступаюсь на кусках щебня. Мелкие камешки лезут в босоножки, под самые пальцы. Я иду. К конторке или к воротам?
Наверно, я все-таки убежала бы, если бы из раскрытых окон дома не донесся полный язвительного смысла свист. По мотиву я сразу вспомнила слова: «Если ты назвался смелым…»
Вот назло тебе пойду в конторку! Докажу, что не боюсь!
От рывка пронзительно завыла дверь конторки. Спиной ко мне стоял парень, тоже в комбинезоне. Топорщились над ушами узелки носового платка. Разговаривал по телефону. Впрочем, вряд ли ЭТО можно назвать разговором. Он орал:
— Последний раз спрашиваю: будет экскаватор или нет? — Он завершил фразу длинным, замысловатым выражением, от которого у меня загорелись кончики ушей.— На кой…— еще одно словечко такого же типа.— Я говорю, на кой… мне нужен твой бульдозер?! — Послушал, помолчал, подул в трубку, выкрикнул:— Иди ты… Жаловаться буду, так и знай!— и швырнул трубку.
Ринулся к дверям, едва не сшиб меня с ног. Небесно-голубые глаза под выгоревшими добела бровями и ресницами смотрели так, будто это я не даю ему экскаватор.
— Ну? Чего тебе? — зло спросил он.
Я молчала. Не могла выговорить ни слова под полным ярости взглядом. Тогда он повторил вопрос по-латышски.
— Вы Грачев?.. Меня… Меня к вам послал…
— Ну, кто послал? Зачем? Ох, и мямля же!
— Не знаю… Оттуда…— Я показала на недостроенный дом, угол которого виднелся в окошко.— Такой… пожилой…
— Пожилой? — Грачев недоумевающе пожал плечами.— Нету у меня пожилых.
5