Я смотрю на нее с недоверием. Серьезно? Этот маленький эпизод будет возбуждать
меня в утреннем душе каждое утро с этого времени и навсегда.
— Поверь мне, — говорю я ей. — Я получил кое-что из этого. Не беспокойся об
этом.
Она смотрит на меня с сомнением.
— Думаю, в это трудно поверить, но у нас большие проблемы. Куда еще можно
пойти на свидание после такого?
Я пожимаю плечами.
— Я не знаю. Ты эксперт по нормальному проведению свиданий.
Она улыбается и краснеет.
— Это не было нормальным проведением свидания, — говорит она мне. — Это
было экстраординарно. Только так, ты ведь знаешь.
Я усмехаюсь, когда она подбирает свою одежду и поворачивается ко мне.
— Думаю, сейчас мы должны принять душ.
Я улыбаюсь шире, и она снова краснеет.
— Отдельно, — добавляет она быстро. — Или я не смогу доверять себе.
Я смеюсь и следую за ней, когда она выходит из студии. Мои глаза еще раз
останавливаются на ее совершенной заднице.
— Очевидно, — говорю я ей. — Ты показала, что не можешь быть уверенной, в
таких ситуациях.
Она поворачивается и закатывает глаза.
— О, да. Это была полностью моя вина.
Я хихикаю.
— Это ты предложила мне порисовать, — напоминаю я ей, и она смеется. Я
решаю, что ее смех стал моим новым любимым звуком в мире.
— Правда, — признает она. — Но это было не совсем то, что я имела в виду. —
Она смотрит на меня лукаво. — Это было лучше.
***
После того, как мы оба приняли душ, я должен был признаться Миле, что забыл
принести еду из китайского ресторана.
— Мне очень жаль, — говорю я ей, с усмешкой. — Я не могу думать более чем об
одной вещи за один раз. И я был сосредоточен только на встрече с тобой в то время.
Она улыбается и тянется к телефону.
— Все в порядке, — говорит она мне. — У меня есть их телефон на быстром
наборе.
После того, как еда прибывает, я показываю ей, как использовать палочки для еды
и смеюсь над ее попытками. Она заканчивает есть вилкой; ее губы надуты.
— Я освою это, — клянется она. — Когда-нибудь.
Я улыбаюсь, и мы едим, а затем она говорит мне о просмотре девчачьих фильмов.
Я, честно, понятия не имею, как это произошло, но мне было очень трудно ей отказать.
Фильм заканчивается, когда стрелки часов переваливают далеко за полночь, а мы лежим в
обнимку на теплом и уютном диване.
— Я не хочу вставать, — говорит она мне во время титров. — Я хочу остаться
здесь, с тобой. Мы можем спать так сегодня ночью?
64
http://vk.com/world_of_different_books
Ее глаза большие, как будто она просит меня о самом большом одолжении в мире.
Мои руки обвиваются вокруг нее, и она устраивается на моей груди, ее стройная спина
прижимается ко мне. Я улыбаюсь ей сверху вниз.
— Спи, Красная. Я буду здесь утром.
Она улыбается и закрывает глаза, прижимаясь ко мне. Я засыпаю, более
довольный, чем когда-либо во всей своей жизни.
А потом я думаю.
Я думаю о своей матери и даже во сне мне интересно, что все-таки случилось. Я
специально не думал о своей маме, потому что это было слишком болезненно. Но сейчас
я снова думаю о ней, и не могу заставить себя проснуться.
Я где-то в темноте. И я боюсь. Не знаю, почему. Я ничего не вижу, но слышу голос
моей мамы. Она умоляет. Потом я слышу свое имя.
Я пытаюсь открыть глаза, чтобы проснуться, чтобы больше не слышать ее, но не
могу. И в глубине души, я испытываю чувство сильного ужаса, хотя и не знаю, почему.
— Не он! — Она плачет, и я знаю, что это ее голос, потому что я никогда не забуду,
как это звучит. — Не он!
А потом я вижу руки, тянущиеся, достигающие меня, и хватаюсь за них, хотя
ничего не вижу. Все черно и я испугался больше, чем когда-либо в жизни. Я плачу, и она
плачет, и вдруг я понимаю, что это руки Милы.
Я смотрю и снова могу видеть. Мила покрыта светом, тысячей блестящих
солнечных лучей. Она мне улыбается.
— Пакс, — шепчет она. — Я здесь. Все в порядке. Все будет в порядке.
А потом мои глаза открываются, я просыпаюсь и понимаю, что Мила
действительно здесь, и она действительно шепчет эти слова для меня.
— Все в порядке, — напевает она мне, убирая волосы с моего лба. Я понимаю, что
я в поту. — Все в порядке.
Я смотрю на нее, на нежность на ее лице, и мои кишки сжимаются. Я просто
подумал, что моя мать превратилась в Милу. Я серьезно облажался.
— Малыш, — говорю я ей, когда, наконец, могу говорить. — Думаю, что возьму