чтобы напомнить тебе, что я тебя отметил. Я всегда смогу найти тебя, в любое время,
в любом месте. Если ты когда-нибудь кому-то расскажешь обо мне, я убью тебя так
же, как твою маму».
— Потом он говорит: «Это ты убил ее. Они тебя тоже заберут. А плохие люди в
тюрьме делают плохие вещи с маленькими мальчиками, которые убили своих матерей.
Они будут делать тебе больно снова и снова, каждый день».
Слезы Пакса текут по его щекам, как и у семилетнего мальчика, которым он
является в настоящее время в своей памяти. Я буквально ною. Я смотрю на доктора, и
чувствую свои слезы.
— Пожалуйста, — прошу я. — Выведите его оттуда.
Я знаю, что доктор не может услышать меня. Но я все равно не могу перестать
просить. Для Пакса. Для маленького мальчика, который не должен больше это видеть.
Наконец, доктор кивает. Он, должно быть, решил то же самое.
— Пакс, вы в безопасности. Когда я скажу вам проснуться, вы проснетесь. И вы
будете помнить все, что сегодня рассказали мне. Вы понимаете?
Пакс кивает.
— Проснитесь.
Пакс открывает глаза, и они встречаются с моими через экран телевизора. Его
наполнены ужасом, который я никогда не видела прежде, и я надеюсь, что больше
никогда не увижу. Я спрыгиваю с места и врываюсь в их комнату, опустившись на колени
рядом с ним, поглаживая его спину, сжимая плечи, держа его крепко.
101
http://vk.com/world_of_different_books
Человек с желтыми зубами оставил на нем больше, чем один шрам. Ему не нужно
было резать его руку, чтобы сделать это. В его сердце навсегда останутся шрамы. Честно
говоря, я не представляю, как Пакс когда-либо сможет преодолеть хоть один из них.
Мысль заставляет меня плакать.
— Ты в порядке? — шепчу я ему, заставляя посмотреть на меня. На самом деле это
глупый вопрос. Конечно, он не в порядке.
Он смотрит на меня.
— Я не знаю, — говорит он честно. — Я просто не знаю.
Глава 20
Пакс
Я онемел. Совершенно заморожен, поскольку наблюдаю, как доктор выписывает
еще один рецепт Ксанакса и передает его Миле. Она обещает использовать его в случае,
если я буду в нем нуждаться. Он говорит ей, что я не должен быть один, и она
соглашается. Она говорит, что не оставит меня.
Я не могу себе представить, почему она не ушла после того, что услышала сегодня.
Я всегда говорил ей, что облажался. Но это... это пиздец.
Доктор проводит дополнительный час, разговаривая со мной после того, как я
проснулся, но я не помню ничего из того, что он говорил. Это были слова, размытые
очертания и шум. Статический. Это не имеет значения. Нет ничего, что он может сказать,
чтобы помочь. Он должен знать это.
Мила хватает меня за локоть.
— Готов?
Я киваю, и мы молча идем к машине. Мои ноги словно деревянные.
— Хочешь, чтобы я повела? — спрашивает она, смотрия на меня.
— Я в порядке, — говорю я ей, автоматически открывая свою дверь. Сейчас я на
автопилоте. Я двигаюсь, но не чувствую этого. Мила садится в машину и снова смотрит
на меня. Не знаю, чего она ждет. Я закрываю дверь.
Я пристегиваюсь и сижу еще секунду, глядя на снег перед нами. Передо мной все
как в тумане. Размытые движения, размытые формы. Цвета, кровоточащие друг в друга.
Ничто не имеет смысл.
— Пакс, — шепчет Мила. Я чувствую ее взгляд на себе, ожидающий чего-то. Чего,
блять, она ждет? Но я не спрашиваю. Она наклоняется и обнимает меня, оборачивая
руками мои плечи и утыкаясь лицом мне в шею. Я не чувствую ее тепла. Я слишком
онемел.
— Все будет хорошо, — наконец, шепчет она, отстраняясь. Она вытирает слезы, и я
удивляюсь, почему не плачу. Это я должен плакать, но моих эмоций, кажется, нет. Я
ничего не чувствую.
Я завожу машину и еду. Между Милой и мной стоит тишина. Я держу свои глаза
на дороге, не в состоянии сосредоточиться или сконцентрироваться. Я чувствую
онемение, такое же, как я чувствовал, когда нырнул в озеро за Милой. Мое сердце, словно
кусок льда. Заморожено, приостановлено.
— Пакс, — бормочет она, глядя на меня. Я чувствую ее взгляд, ее мягкое
выражение. Я не хочу видеть ее, поэтому не смотрю. Я не заслуживаю ее. Я не
заслуживаю ее доброту.
— Мы должны поговорить об этом, — ее голос мягкий, но настойчивый.