сделать его хуже. Давай поговорим.
Я сажусь и делаю глоток воды.
— Прекрасно. Почему ты не заставил меня рассказать о том, что случилось?
Если мы собираемся говорить, то могли бы сократить это разговор.
Отец смотрит на меня, потом его взгляд падает на пол.
— Потому что так было легче. Я водил тебя к психотерапевту, но ты не
разговаривал. Я сам пытался заставить тебя рассказать об этом, но ты отказался. И тогда я
решил, что, может быть, я действительно не хочу знать, что произошло. Это оставило
такой сильный след на тебе, поэтому я не был уверен, что смог бы иметь с этим дело.
Таким образом, я перестал пытаться. А потом терапевт сказал мне, что, по его мнению, ты
на самом деле подавляешь воспоминания, что, казалось, даже лучше.
Я наливаю себе еще. Мой язык кажется опухшим от обезвоживания.
— Они поймали его?
Меня передергивает, когда папа качает головой.
— Нет. У них нет описания, чтобы двигаться дальше. Никто из соседей ничего не
видел, они не видели, чтобы кто-то приходил или уходил. У полиции нет никаких зацепок,
с которыми можно было бы работать.
Ебать. Еще одна причина, почему я чувствую себя виноватым. Я мог бы дать им
характеристику.
— Что произошло в тот день? — спрашивает отец. — Мне нужно знать. На твоих
руках остались следы от пистолета. У тебя был порез. Но полиция не могла определить,
что произошло, за исключением того, что твоя мать не подверглась сексуальному
насилию. У нее были эпителиальные клетки во рту, но никаких следов спермы. Там не
было никаких образцов ДНК, чтобы сравнить их с базой данных полиции. Я знаю, как
тяжело об этом думать или говорить. Но, все-таки, что ты видел?
Я закрываю глаза, сильно зажмуриваясь, прежде чем снова их открыть. Папа по-
прежнему смотрит на меня, все еще ожидая ответов.
— Я слышал, как мама плакала. Я увидел в вашей комнате парня с пистолетом,
направленного в сторону мамы. Парень заставил ее делать ему минет. Я пытался помочь,
но наткнулся на пистолет и он выстрелил. Она мертва, потому что я пытался помочь. Если
бы я этого не сделал, она была бы сейчас здесь.
Отец слегка задыхается, и я стараюсь проглотить этот чертов комок, который
сформировался в горле. Он смотрит на меня.
— Неужели ты думаешь, что он бы оставил ее в живых? — наконец говорит папа.
— Подумай об этом, Пакс. Она знала, как он выглядит. Если он сказал тебе, что не убил
бы ее, он лгал.
— Он оставил меня в живых, — говорю я ему безвольно. — Может быть, он
оставил бы ее тоже.
Папа качает головой, его щеки покраснели.
111
http://vk.com/world_of_different_books
— Нет. Он бы этого не сделал. Он, вероятно, не мог заставить себя хладнокровно
убить ребенка и чувствовал себя достаточно уверенно, думая, что, напугав, заставил тебя
молчать. У твоей мамы не было шансов, Пакс. Не было ничего, что бы ты мог сделать.
Он отворачивается, глядя в окно.
— Но есть кое-что, что ты можешь сделать прямо сейчас. Теперь, когда ты
вспомнил, пойдем со мной. Давай полетим в Коннектикут прямо сейчас, и поговорим с
детективом, который вел это дело. Ты можешь дать ему описание того человека?
Я чувствую, как холод пробежал по мне, представив насмешливое лицо того парня.
— Он был худой, с серым хвостом и желтыми зубами. Действительно желтые зубы.
Он был одет в синюю полосатую рубашку.
Отец застывает.
— Я знаю, о ком ты говоришь. Это был наш почтальон. Я никогда не забуду его
серый хвост и те ужасные зубы. Пакс, начинай упаковать сумку. Мы собираемся в
Коннектикут.
— Почтальон? — спрашиваю я скептически. — Я вообще не помню никакого
почтальона.
— Ты бы не понял, верно? — спрашивает отец. — Тебе было только семь. Я
дразнил твою мать, что он ищет глупые причины, чтобы принести почту к двери, а не
оставлять ее в ящике. Я шутил над ней, что у него что-то с ней есть. Мы смеялись над
этим. Мы думали, что он был немного странным и одиноким. Я понятия не имел…
Голос папы замирает, он смотрит в сторону в течение минуты и обнимает себя
руками, прежде чем посмотреть на меня.
— Собирай вещи, Пакс. Этот больной ублюдок должен заплатить.
Идея, что я мог бы найти только немного освободившись, подталкивает меня, и я
встаю с дивана и иду упаковать сумку. Засовывая свою зубную щетку в ночной футляр, я
вижу кольцо, лежащее на полке. Я поднимаю его. Должно быть, его оставила Мила.